Нарративная практика. Продолжаем разговор

А что насчет Дженни? В каком направлении будет двигаться наша работа, если мы будем рассматривать ее опыт в свете современных технологий власти, пропагандирующих постоянное самооценивание, самоосуждение, самонадзор? Что будет, если мы будем рассматривать ситуацию Дженни и выстраивать отношения с ней, анализируя, в каком культурном контексте возникает и поддерживается депрессия? Какие альтернативные способы действий могут стать доступными для Дженни, если обнаружится, до какой степени она была вовлечена в тиранию по отношению к самой себе, как сильно пыталась подстроить свою жизнь под нормы «аутентичности»? И что случится, если мы разберемся в том, какой образ жизни и какой образ мышления скрывается за словом «аутентичность»? А что если мы возьмемся за исследование вопросов гендерной политики и связанных с ней отношений власти, поставив себе задачу разобраться, какие способы бытия в мире провозглашаются и защищаются книгами под названием «Женщины, которые любят слишком сильно»? Какие способы бытия в мире при этом обесцениваются? Что может произойти, если терапевт спросит Дженни, слышала ли она когда-нибудь о книге под названием «Любящие женщины, которых любят недостаточно сильно»? Возможно ли любить слишком сильно, если любовь встречает взаимность?

Что оказывается в фокусе нашего внимания, когда мы готовы принять то, что симптомы нервной анорексии являются побочными продуктами мизогинии в нашей культуре, и когда мы готовы исследовать именно эту тему? Как изменится наш разговор с семьей Салли, если мы позволим себе расслышать в таком знакомом рассказе Дженни о возникших у нее инсайтах отголоски столь распространенного в культуре обычая обвинять во всем мать? А если мы позволим себе признать, что психотерапия была соучастником заговора, воспроизводящего мизогинию, и центральной фигурой, воспроизводящей обвинение матери? А если мы позволим себе увидеть, что культура психотерапии воспроизводит тот самый контекст, который, по сути, и порождает нервную анорексию? А если мы признаем, что члены семьи в ходе консультаций с разными специалистами подверглись индоктринации, что им навязали определенную точку зрения? Что если мы начнем задавать вопросы о тех установках и убеждениях, которые воспроизводятся этой столь знакомой историей? Которые воспроизводятся краеугольными метафорами культуры психотерапии – метафорами индивидуации, автономии, сепарации? Что стоит в тени этих метафор? Какие из этих метафор склеивают индивидуацию с сепарацией и отделением от большего социального целого? Какие из этих метафор воспроизводят столь возвеличиваемые в современной культуре представления о том, что в норме человек должен быть самодостаточным, независимым, обособленным от других?

Я надеюсь, что это обсуждение хотя бы чуть-чуть поможет развеять допущение, что контекст психотерапии занимает какую-то привилегированную позицию – позицию вне культуры в целом. Само это допущение – и многие другие, связанные с ним, – играет крайне значимую роль в конструировании терапевтического контекста, который находится вовсе не на периферии доминирующей культуры, а в самом ее центре. Занимая это положение, терапия играет важнейшую роль в воспроизведении и порождении доминирующей культуры. Она является одной из самых влиятельных фигур, поддерживающих доминирующий социальный порядок. Она вносит значительный вклад в возвеличивание одних способов жизни и маргинализацию других. Психотерапия лицемерна и неискренна в том, что касается гегемонии знаний, считающихся в современной культуре особо ценными и заслуживающими внимания.

Я надеюсь, что это обсуждение также подчеркнет, что мы (терапевты) не приговорены к роли пассивных соучастников воспроизведения доминирующего социального порядка. Пусть мы и не можем находиться вне культуры, мы вовсе не обязаны быть ее соучастниками (как соучастниками преступления). И если мы принимаем на веру предположение, что терапия занимает привилегированное положение вне культуры в целом, – это гарантирует, что в процессе терапии будут реализовываться нормативные стандарты доминирующей культуры. А еще это гарантирует, что наша так называемая терапия будет воспроизводить те самые контексты, способствующие порождению и поддержанию проблем, по поводу которых люди к нам обращаются.