Нарративная практика. Продолжаем разговор

И вот в нашем с ним разговоре он первый раз задумался над тем, насколько ценно для него то, что он теряет в результате своих действий. Сейчас я вам кратко расскажу, что произошло. Этот подросток был изъят из семьи, и я хотел знать, как это им переживается, какие последствия это имеет для него. Прежде он не задумывался о том, что тот факт, что он живет вне семьи, является следствием его поступков. Поэтому я предложил ему поразмыслить: вот у него есть опыт отделения от семьи, он повлек за собой какие-то последствия, и каково ему со всем этим? Он сказал, что не особо этому рад. Тут появился материал для рефлексии, и на следующем шаге я спросил его, почему он этому не особо рад? Он просто пожал плечами. Я спросил у его матери: «Как вы думаете, почему Фредди этому не рад?» Она сказала: «Потому что он многого лишается!» Я спросил: «А чего именно?» Она сказала: «Возможности быть частью семьи». Тогда я повернулся к Фредди и спросил его: «Это так?» Он кивнул и в первый раз произнес это выражение – «быть частью семьи». Я спросил его: «Фредди, а что оно для тебя означает?» В ходе разговора мы постепенно разворачивали это понятие, и к концу нашей беседы Фредди смог сформулировать, что насилие, которое он осуществляет по отношению к другим людям, лишает его возможности ощущать себя частью своей семьи, и он совсем не рад этому. Выражение «принадлежать семье, быть ее частью» наполнилось для него личным содержанием, личным смыслом. У него появилось нечто, на что он может опереться, принимая решения и совершая поступки, формируя свою позицию по отношению к созданным его действиями сложным ситуациям, к совершаемому им насилию.

Мне кажется, наша задача – показывать людям зону их ближайшего развития и помогать им продвигаться по ней. Это дает им возможность брать знакомые слова и наполнять их содержанием, описывающим их жизнь. Согласно Выготскому, этот процесс и есть создание жизненной концепции, которая помогает человеку жить и управлять своей жизнью.

Я хочу здесь отметить, что часто то, что мы называем «сопротивлением», возникает в моменты, когда люди не понимают, что мы хотим им сказать, и не понимают, что им делать. И я думаю, что это наша ответственность. Я думаю, что если люди говорят, что они ничего не знают, то в какой-то степени это наша ответственность: мы не предоставили им достаточно возможностей для того, чтобы они узнали о себе и своей жизни то, что могут узнать.

Поэтому я считаю, что «сопротивление» – это повод для нас, терапевтов, подумать о том, что мы делаем. Может быть, мы недостаточно старались, а может, уперлись в собственные ограничения. Нам нужно посоветоваться с коллегами, с другими людьми, понять, как мы можем расширить границы своей компетентности, найти, создать и освоить новые возможности. Я думаю, что очень часто мы говорим о «сопротивлении», когда обратившийся к нам человек не понимает, как ему попасть туда, куда он хочет, покинув то место, где он сейчас находится. Потому что перед ним пропасть.

Я считаю, что наша важная задача – обеспечивать взаимодействие, которое постепенно, поэтапно, шаг за шагом будет помогать людям двигаться от привычного и известного к пока не имеющемуся, но возможному. Когда заходит речь о «сопротивлении обратившегося за помощью», я считаю это приглашением нам, терапевтам, самим разобраться, что мы умеем и чего не умеем.

Часть 2. Особые темы в терапии

Глава 6. Об анорексии. Интервью с Майклом Уайтом

Нарративные терапевты, работающие с людьми, пытающимися вернуть себе жизнь, захваченную нервной анорексией, часто используют в беседах метод экстернализации. Можете ли вы объяснить, почему в работе с этой проблематикой так важно использовать именно этот метод?

Экстернализующие беседы помогают людям охарактеризовать любую проблему, с которой они имеют дело, причем они могут делать это так, чтобы их рассказ отражал именно их индивидуальный опыт. Терапевт поддерживает людей в поиске их собственных слов, выражений и метафор, помогающих описать проблему. Одна из целей такой работы – сделать видимым и ощутимым то, что незримо и неосязаемо. Без этого такая проблема, как анорексия, может казаться тотальной, всепроникающей. И если не уточнить, что за ней скрывается, то практически невозможно осознать, очертить пределы ее влияния, понять, где она начинается и где заканчивается. Когда мы проводим экстернализующие беседы, мы определяем проблему, устанавливаем ее границы. Проблема становится отдельной сущностью, и в результате она перестает заполнять собой всю жизнь.

Должна ли проблема в результате получить только одно имя?