Нарушая правила (СИ)

— Прекрати, ладно? Я не верю. К тому же, ты так о нём говоришь, что… Как это было? Он тебе понравился? Или ему понравился ты? С чего-то же это началось? Он попытался стать к тебе ближе, вас застукали, потом сказали, что ты изнасиловал его, дабы замять дело? Потому что в деле был замешан несовершеннолетний, и если бы обвинили учителя, то легко бы он точно не отделался. Да и ситуация, когда учитель позволяет ученику подобное… Ведь так всё было?

Чонин немного отстранился и внимательно осмотрел Ханя с головы до ног и обратно так, словно видел впервые.

— У тебя большой опыт?

— Не особо, просто пару раз сталкивался с чем-то подобным. — Хань постарался говорить с уверенностью, которой не ощущал. — Всегда проще обвинить несовершеннолетнего, чтобы сгладить ситуацию. Так считается. И если этот несовершеннолетний похож на тебя, то общественность сожрёт такую ложь на ура, даже не подавится.

— А что со мной не так? — с горечью улыбнулся Чонин.

— Всё не так. Ты… слишком необузданный, дикий. На тебе лишь налёт цивилизованности, и это очень хорошо заметно, что именно «налёт». В древности таких, как ты, называли демонами. Из-за высокого заряда сексуальности и… непостижимого таланта.

— Как мило. И поэтому…

— …им хочется тебя сломать. Не то слово. Хотя бы из банальной зависти и непонимания. А что было потом? На Кубе?

— Учитель танцев был на Кубе. Так, короткая интрижка. Ничего особенного. Просто об этом много болтали.

— О да, наверняка о тебе везде много болтают.

— Не то слово, — ядовито передразнил его Чонин. Лицо с резкими чертами по-прежнему было так близко, что Хань щекой ощущал размеренное дыхание: тёплые выдохи и тягучие неторопливые вдохи. — Ну так вот, теперь ты знаешь. Счастлив?

— Не знаю. Не уверен. А как… как это было в… первый раз?

Хань продолжал теряться под пристальным взглядом Чонина. Тот всегда смотрел на него. В свете всплывшей истории повышенное внимание Чонина к Ханю обретало новые оттенки и подтверждало догадки и домыслы, но Хань не представлял, что он должен чувствовать.

Отвращение? Неприятие? Пренебрежение? Потому что так надо и так принято?

Не получалось.

Хуже того, Ханя так и подмывало делать и говорить именно те вещи, что могли бы спровоцировать Чонина. На что-нибудь. Он редко испытывал настолько сильное желание вывести человека из равновесия, заставить сбросить маску, лишиться невозмутимости и показать себя истинного во всей красе — без налёта цивилизованности.

— Ты, правда, любишь навязывать своё общество? Или они сами падали тебе в руки?

— Чаще второе, чем первое, — внезапно ответил тут же и практически без раздумий Чонин. — Собираешься упасть мне в руки?

— Ещё чего! — Хань попытался оттолкнуть Чонина, но не преуспел. Чонин ещё и вцепился в его подбородок пальцами, уверенно придержал, не позволив ни отпрянуть, ни повернуть голову.

— Давай ты не станешь меня разочаровывать? — едва слышно пробормотал Чонин, почти коснувшись сухими губами щеки и уха Ханя. — Ты похож на невинного ангела, но я надеюсь, что целоваться ты умеешь.

— Представь себе! — огрызнулся Хань, предприняв ещё одну попытку вывернуться. Получилось намного лучше, чем раньше. Наверное, близость Чонина всё-таки пугала его, и он вырывался из крепких рук с остервенением и сильнейшим желанием сбежать куда подальше.

Недолго музыка играла: Чонин легко перехватил его руки и вновь прижал спиной к стене, после чего наклонил голову и позволил их губам встретиться. Всё началось с тепла, порождённого, наверное, их дыханием, и это тепло постепенно росло, превращалось в жар, охватывающий голову, подчиняло разум, медленно, но неумолимо заполняло тело — от кончиков волос на голове до кончиков ногтей на пальцах ног. Жар кипел под кожей, пробирал до самых костей и неожиданно заставлял дрожать, как от волны стылого холода.

Хань ухватился за плечи Чонина только потому, что колени подгибались из-за дрожи. Когда стоишь на ногах так неуверенно, трудно отталкивать единственную опору. О стене за спиной Хань совершенно позабыл, потому что Чонин умудрился сконцентрировать его внимание на одном себе. И если под кожей Ханя пульсировал жар, то Чонин казался уже пламенем, раскалённым металлом. Он обжигал пальцы и ладони Ханя даже через ткань футболки, обтягивавшей широкие и твёрдые плечи. И Хань сам ловил горячие выразительные губы, чуть прикусывал и пробовал на вкус кончиком языка.

Весь мир мог подождать, потому что прямо сейчас Хань не хотел думать вообще.