Нарушая правила (СИ)

Прикосновение к губам — осторожное и ласковое. Хань невольно потянулся за добавкой. Эти поцелуи казались лёгкими и совсем не преступными. Много и часто, с кристальной нежностью — до музыки, зазвучавшей вдруг в воображении Ханя. Эту музыку он прежде не слышал, её не существовало, просто он вдруг отчётливо представил себе все ноты, аккорды, переходы, размер в три четверти, тональность соль минор… Музыка звучала у него в голове, а он кончиком пальца рисовал ноты на щеке Чонина, чтобы не забыть, чтобы потом сыграть эту мелодию. Потом. Пока что на щеке Чонина всё не помещалось, и Хань потянул вверх тонкую ткань, чтобы рисовать ноты уже на груди, обвёл тёмный сосок — тут соль, ми — под грудной мышцей, вверху — си, на солнечном сплетении — до.

Чонин отпрянул, стянул футболку через голову и отбросил в сторону, начал расстёгивать брюки, но снять их не успел, потому что Хань продолжил рисовать ноты на его груди, и он не выдержал — вновь склонился к Ханю. Тепло сменилось огнём. Хань не видел, что именно он рисует на груди Чонина, но остановиться не мог. Музыка по-прежнему звучала у него в голове, звучала по второму кругу, но уже чуть быстрее, громче.

Тихий смешок растворился в новом поцелуе, а Хань лениво подумал, что он очень странный человек, который способен написать хорошую музыку только во время секса. Или это вина только Чонина? Соль минор восхитительно ложился поверх смуглой кожи, звучал в унисон с их дыханием.

Горячие губы скользнули по шее Ханя, пометили быстрыми касаниями грудь и сомкнулись на соске. Тёмные волосы защекотали кожу Ханя, и он с удовольствием запустил в них пальцы, перебирая пряди, поглаживая, словно хотел на миг успокоить и сдержать Чонина. Бесполезно, конечно. Чонин водил руками по его телу, пробовал на вкус губами и всё сильнее прижимался к нему. И Ханю было уже почти всё равно, чем закончится эта их близость. Он сам тронул ладонями спину Чонина, провёл по твёрдым бокам, добрался до брюк и стянул их ровно настолько, чтобы высвободить напряжённую плоть с капелькой проступившей смазки. Чонин жадно припал губами к его шее, когда он обхватил пальцами твёрдый ствол. Глухой тихий стон добавил новизны мелодии, звучавшей в голове Ханя по-прежнему громко и отчётливо. Что ж, пускай будут вариации — Хань не возражал. Он сам застонал от уверенного прикосновения горячей ладони Чонина. И потерялся в ощущениях, когда Чонин всем телом прижался к нему и потёрся бёдрами. Они делили возбуждение на двоих и задыхались, хватаясь друг за друга так, словно боялись потерять иллюзорное равновесие.

Чонин поймал губы Ханя, чуть прикусил и провёл языком сначала по кромке зубов, а после — скользнул внутрь, впервые поцеловав откровенно, глубоко, властно, не скрывая больше своих желаний. Одновременно с этим он обхватил ладонью оба члена, заставив Ханя задохнуться от сладкого жара и машинально сжать бёдра Чонина ногами, податься вверх, чтобы оказаться как можно ближе. Впечатления от близости их тел сводили с ума. И сводили с ума не только Ханя.

Чонин, зажмурившись, потёрся лбом о подбородок Ханя. Его рука двигалась уже в быстром и рваном темпе, жёстко. Хань дрожал от усиливающегося напряжения. Он вновь запустил пальцы в тёмные волосы и притянул Чонина к себе, приглашающе приоткрыл губы в ожидании поцелуя. В нём всё ещё жила та самая мелодия, но теперь она была дикой и необузданной, как Чонин. Она требовала действий, немедленно, прямо сейчас. Она требовала всё больше огня, чтобы в тот же миг и Хань, и Чонин стали пеплом.

Хань задохнулся сразу и от накатившего оргазма, и от тяжести свалившегося на него Чонина. И он не знал, сколько прошло времени, чтобы он научился заново воспринимать реальность. Под его ладонями влажная от пота бронзовая кожа оставалась горячей, но Чонина била мелкая дрожь до сих пор. Хань тронул пальцами спутанные тёмные пряди, отвёл со лба. Чонин медленно повернул голову и прижался губами к его запястью. Он слабо улыбнулся и погладил Чонина по щеке, на которой не так давно пытался рисовать ноты. Зажмурившись по-кошачьи, тот в ответ потёрся щекой о его раскрытую ладонь, потом обнял крепче и перекатился по ковру вместе с ним. Теперь Хань смотрел на Чонина сверху, трогал кончиками пальцев лицо и размышлял о том, о чём преподавателю размышлять бы не следовало, коль речь шла о его студенте.

— Что-то не так? — чуть хриплым голосом спросил Чонин.

Хань покачал головой — он предпочёл бы, чтобы Чонин не был таким наблюдательным и внимательным.

— Нам надо в душ. И меня это огорчает.

— Почему?

Искреннее недоумение Чонина умиляло.

— Потому что у тебя нет душа. Есть только бочка с водой. И это определённо не то, чего бы мне хотелось.

— Тебе хотелось посмотреть, где я живу. Сам виноват, — пожал плечами Чонин и сел на ковре.

— Ты можешь пожить у меня, — выдержав паузу, предложил Хань.

— Нет. — Резко и твёрдо.