Нарушенные клятвы

Губы Ника изгибаются — первая перемена на его серьезном лице с тех пор, как я вошла в его кабинет. Вместо того, чтобы удовлетворить меня, это заставляет меня жаждать большего.

— Да, это так. Они просто не уверены, как вести себя с тобой.

— Что ты имеешь в виду?

— Здесь не жила ни одна женщина с тех пор, как мой отец был паханом.

— Почему твоя мать не осталась здесь после его смерти? Не то чтобы здесь не хватало места. — Я отступаю в наступившей тишине. — Извини. Это не мое дело…

— Нам обоим нужно было пространство. И она пыталась заставить меня женится как можно скорее.

Я колеблюсь, удерживаясь от вопроса, который так и рвется наружу. Любопытство снова побеждает силу воли.

— Почему ты не женился?

На этот раз я получаю искреннюю улыбку.

— Мои отношения с матерью тебя не касаются.

Я краснею, но не отступаю. Честно говоря, ответ на этот вопрос меня гораздо больше интересует.

— Есть много факторов, — наконец говорит Ник. — Предполагалось, что мой отец будет у власти гораздо дольше. Следующим паханом должен был стать мой старший брат, а не я. Никто не ожидал, что я унаследую эту должность, и уж точно не в восемнадцать лет. После того, как были убиты мой отец и братья, какое-то время царил хаос. Соперничающие семьи боролись за власть. Внутренние беспорядки. Шептались о том, справлюсь ли я с этой работой. Женитьба — политический шаг. Самая сильная связь, кроме кровной. Принятие поспешного решения принесло бы больше вреда, чем пользы.

Я наклоняю голову, обдумывая.

— Звучит так, будто ты тянешь время.

— Да, — отвечает Ник. — Как только я соглашусь, я потеряю рычаги влияния. Не говоря уже о том, что проблемы Павла станут моими.

— Кто такой Павел?

Я замечаю легкую гримасу.

— Он пахан другой семьи.

— И… у него есть дочь, на которой ты хочешь жениться?

Ник делает глоток из своего стакана, прежде чем ответить.

— Да. Я надеялся сначала решить все с Дмитрием самостоятельно. Это откладывает дело, но я был близок к тому, чтобы принять его предложение. Пока…

— Пока Алекс не позвонил тебе, — понимаю я.

— Верно. — Еще глоток.

Я не знаю, что должна чувствовать. Облегчение? Сожаление? Ревность?

Досадно, что последняя эмоция самая сильная.

— Сколько ей лет?

Ник выглядит удивленным, но он не прерывает мой целенаправленный допрос.

— Девятнадцать.

— Не намного старше Лео.

Он смеется, и я ненавижу то, как сильно я люблю этот звук. Он яркий и глубокий. Раскованный и искренний.

— Я просто говорю, что она подросток. Заставляет меня чувствовать себя старой девой.

— Старые девы не сосут член так, как ты. — Он говорит это так серьезно, так буднично, что требуется несколько секунд, чтобы слова дошли до него.

Я чувствую, что краснею, надеясь, что он не заметит.

Как обычно бывает, когда меня застают врасплох, я ляпаю первое, что приходит мне в голову.

— В последнее время у меня было мало практики. — Тишина. — Эм, ты знаешь, за исключением прошлой ночи, — добавляю я в попытке смягчить неловкость, но это производит противоположный эффект, делая все еще более неловким.

Я сосредотачиваюсь на руке Ника, а не на его лице. Она крепко сжимает стакан. Краска отхлынула от костяшек его пальцев, оставив бледную кожу.

Потому что ему неудобно? Сомневаюсь в этом.

Потому что мысль о том, что я с кем-то другим беспокоит его? Я тоже не уверена.

Я уверена, что за последние девять лет у него было много практики.

Он не переживал беременность и роды в одиночку. Не проводил бессонные ночи с орущим младенцем. Не работал допоздна, совмещая две работы.

Ничто из этого не способствовало свиданиям.

Я никогда не позволяла ни одному парню, с которым встречалась, познакомиться с Лео.

Я сказала себе, что сделаю это только тогда, когда почувствую, что это серьезно, что у нас есть будущее. Я бы предпочла, чтобы Лео рос без отца или какой-либо отцовской фигуры, как это было у меня, чем позволить ему увидеть, как его мать меняет парней как перчатки.

Не то чтобы их было много. Моя личная жизнь больше похоже на перчатку без пары.

— Это была ошибка. Я не должна была…

Он наклоняет голову, изучая меня, как загадку, которую нужно разгадать.

— Почему ты это сделала?

Из-за этого вопроса. Вот почему я почувствовала облегчение от того, что мы с Ником не оставались наедине с того момента, как оказались в его ванной. Потому что я боялась, что он задаст этот вопрос, на который у меня нет хорошего ответа. Отчасти это была похоть, скука, храбрость, отбрасывающая запреты, как конфетти. И отчасти это было признанием того, что меня все еще влечет к нему, несмотря на то, что я знаю полную, неприглядную правду.

Ник опускает взгляд на свои документы, когда я не отвечаю.

— Уже поздно. Лео встанет рано.

Я встаю в ответ на не очень тонкое пренебрежение, которое также означает, что он больше не хочет со мной говорить, но я не иду к двери. Вместо этого я обхожу стол, не останавливаясь, пока мои ноги не касаются жесткой ткани его брюк.

Ник не двигается, не прикасается ко мне, не отталкивает меня. Он сидит и смотрит, глаза непроницаемые, выражение серьезное.