Нарушенные правила (ЛП)

Грима продолжает смотреть на неё, но теперь его задерживающийся взгляд не сопровождается улыбкой. Больше она не смеет бросать ему вызов, опасаясь его реакции; она избегает его, насколько это возможно, опасаясь его рук, опасаясь его голоса, опасаясь того, как кровь ускоряет свой бег и жар закипает под кожей.

Он принимается любым простительным способом дотрагиваться до неё, когда она проходит неподалёку. Однажды он ловит её, обхватывая пальцами её запястье и слегка притягивая к себе, когда она проходит мимо его кресла советника. Большим пальцем он проводит по тому месту, где ощущается её пульс, чувствуя, как тот становится быстрее от его прикосновений.

— Тысяча извинений, миледи, — произносит он, нежно поглаживая косточки её запястья. Эовин подавляет тихий вскрик и проклинает румянец на своих щеках. — Но ваш дядя хочет видеть вас сегодня вечером, когда вы покончите со своими дневными делами. Будьте добры, зайдите к нему…

Эовин высвобождает руку и убирает её за спину, чтобы он не смог дотянуться.

— Благодарю, советник, — отвечает она, сохраняя спокойный тон. — Я буду рада поговорить с ним.

Затем она уходит, едва осмеливаясь пересечься с ним взглядом. Он одновременно пугает и манит её, и смятение только делает её беспокойные мысли ещё тревожнее.

На другой день, когда они проходят по коридору мимо друг друга, он едва ощутимо задевает её, и со стороны кажется, будто это лишь случайность.

— Прошу прощения, леди Эовин, — бормочет он, как обычно склоняясь в слишком глубоком поклоне. — Сегодня я нахожу себя крайне рассеянным.

— Это совершенно очевидно, советник, — огрызается Эовин, её лицо пылает жаром. — Возможно, вам стоит более тщательно следить за тем, куда вы идёте, и меньше думать о политических делах, что отвлекают ваше внимание. Вы не на суде, и дела могут подождать, пока вы не присядете.

В его глазах вспыхивает гнев, и он с силой сжимает челюсти. Почти не раздумывая, он делает шаг к ней и обеими руками прижимает её к стене. Эовин задыхается, жар его тела проникает сквозь её платье.

— Грима!.. — возмущённо вскрикивает она, но её голос срывается.

Было неразумно называть его по имени. В одно мгновение гнев сменяется желанием. Он наклоняется к ней, его лицо оказывается в нескольких дюймах от её лица, и Эовин изо всех сил старается не шевелиться. Дыхание в её горле перехватывает.

Когда он, наконец, начинает говорить, его голос звучит неровно.

— Моя принцесса должна научиться принимать извинения более изящно, — произносит он и, закутанный в чёрный бархат, отступает назад, а затем насмешливо кланяется и устремляется прочь, сжимая свои кулаки.

В том месте, где он мог бы прикоснуться к ней, её кожа горит, крича от необходимости ощутить его руку.

*

Именно Эовин нарушает третье правило, и, вероятно, это происходит случайно. Так она будет утверждать, когда её служанки начнут задавать вопросы и когда её вынудят задавать вопросы самой себе.

Это редкий день, когда вся королевская семья отправилась на рынок Эдораса, чтобы пообщаться с людьми и купить какие-нибудь безделицы. Теоден занят разговором с плотником и его детьми и тепло улыбается маленьким девочкам, собравшимся вокруг его ног. Эомер любуется доспехами в кузнице. Теодред пробует хлеб у красивой девушки, которая его продаёт, и ослепляет её очаровательной улыбкой.

Эовин отвели к швее, чтобы та подобрала ей новые наряды. По мнению служанок, её нынешний гардероб поистрепался.

— Вы слишком небрежно относитесь к своим платьям, миледи, — укоряет одна из них. — Вы должны быть аккуратнее со своей одеждой. Такого количества изодранных подолов и порванных рукавов я еще не видела!..

И вот Эовин, скучающая и раздражённая, стоит посреди лавки швеи, и на ней лишь тонкая сорочка да поджатые губы. Её волосы беспорядочно заплели и уложили наверх, открыв шею, чтобы не мешались.

Ткани поочерёдно проносятся перед ней и прикладываются к её телу. Несмотря на все протесты Эовин, некоторые варианты одобряет её служанка, остальные же Эовин выбирает сама.

Её заворачивают в зелёный бархат, когда она слышит голос Гримы, испуганный и полный отчаяния. Эовин не может разобрать слов, но он о чём-то умоляет, и голос его едва не превращается в скулёж.

Если служанка или швея и слышат, то не предпринимают никаких попыток прийти ему на помощь. Эовин же, почти не задумываясь, отбрасывает бархат и выбегает из лавки, почти нагая, не считая сорочки.

За углом она замечает прижатого к стене Гриму и вора, приставившего нож к его горлу. Кинжал, который Эовин держит привязанным к икре, оказывается в её руке прежде, чем она успевает задуматься хоть на мгновение: ноги сами несут её к оборванцу, а руки прижимают кинжал к его горлу.

— Брось нож, — приказывает она голосом, не терпящим отказа.

Мужчина сглатывает и опускает оружие. Грима прислоняется к стене, бледный как смерть.