Нас ждет Севастополь

Он крепко пожал ему руку и опять наполнил кружки.

– Выпейте еще, друзья, за победу. И за тех, кому положено отличиться, – за коммунистов.

Сам он пить не стал, а только пригубил, потом подсел к другой группе десантников.

– Душевный человек. Дюже он понравился мне, – сказал Семененко.

– Вот стариковская память, – покачал головой Гриднев. – Вроде где-то видел, а где – не припомню. Вы, товарищ замполит, не припомните?

– Нет, не припоминаю.

– Ага, вспомнил, – обрадовался Гриднев. – Под Туапсе. Вас тогда, товарищ замполит, не было в нашем разведотряде. Мы пришли на передовую. Перед тем как перейти линию обороны, как водится, присели, чтобы последний раз перекурить. Видим, по траншее ходит полковник и о чем-то разговаривает с солдатами. Так это был этот самый полковник Брежнев. Ах, жаль, что поздно вспомнил, сказать бы ему о нашем знакомстве.

Семененко рассмеялся.

– Ой, батя, уморил. Знакомства-то ведь не состоялось. Я тоже припоминаю…

– Как это не состоялось, – не согласился Гриднев. – В одной траншее находились, от одних и тех же мин головы прятали, да и разговоры его с некоторыми солдатами слышал… Чего еще?

– В общем, так: я тебя знаю, ты меня нет.

– Он, конечно, мог и не запомнить меня. Нашего брата столько, что всех не упомнишь.

– То так.

Объявили о выступлении армейского ансамбля песни и пляски. Все затихли. Давно не слушали десантники песен, особенно старинных русских. Но когда артисты запели фронтовые, то десантники стали им подпевать, да так громко, что артистов не стало слышно. А потом в разных концах обширного подвала каждая группа запела свою песню.

Захмелевший Семененко затянул украинскую песню. Его поддержали еще несколько человек. Полковник Брежнев подошел к Семененко, одобрительно улыбнулся и запел вместе с ними. Когда песня кончилась, Брежнев сказал:

– Гарно спивали.

Тут Семененко не утерпел от вопроса:

– Видкиля вы, товарищ полковник, знаете украинские песни?

– А я же с Украины, – ответил Брежнев.

Семененко хотел спросить его, не земляк ли, но в это время полковника окликнул командующий армией и он пошел к нему.

Семененко посмотрел ему вслед и убежденно произнес: – Мабуть, земляк. Добре спивае.

Было далеко за полночь, когда десантники стали расходиться по своим бригадам. Семененко и Гриднев были изрядно под хмельком, да и Уральцев, ранее не пивший спиртного, а на этот раз рискнувший выпить немного вина «Черные глаза», чувствовал себя навеселе. Поэтому обратный путь в Станичку не казался им таким утомительным. Они даже не обращали внимания на шальные пули, со свистом рассекавшие воздух. По дороге Семененко не раз вспоминал полковника с густыми бровями и доброжелательной улыбкой и каждый раз закруглял:

– Мабуть, земляк. Душевный мужик.

А Гриднев всю дорогу рассказывал о каком-то случае в его МТС, когда директор зазнался, перестал здороваться с трактористами и как приехал новый секретарь райкома и перевел директора в рядовые механики.

Уральцев молча слушал его, не перебивая. Он знал, что у Гриднева на всякий повод найдется пример из его работы в МТС.

6

После смерти Куникова командование отрядом перешло к начальнику штаба Котанову.

Но память о майоре в отряде не померкла. Отряд стал именоваться куниковским.

Через две недели после смерти майора отряд отозвали на Большую землю для формирования и подготовки к новой операции.

Тане представлялся случай покинуть Малую землю, уехать в Геленджик и быть вместе с Виктором. Но она этого не сделала. За эти дни она опять обрела душевную твердость. Чтобы окончательно заглушить в себе все личные чувства, она решила остаться на Малой земле.

Ей удалось доказать Котанову, что снайперу нечего делать в Геленджике, а лучше остаться здесь.

Для снайперских засад Таня облюбовала гору Колдун. Здесь оборону занимала 107-я стрелковая бригада.

Каждое утро Таня занимала облюбованную накануне позицию на нейтральной полосе и до вечера не возвращалась в штаб батальона, к которому была прикомандирована. Вечером батальонный повар угощал ее обедом, затем она шла в свою землянку и принималась чистить винтовку. Вместе с ней в землянке жила санинструктор Катя Добрушина. Это была смуглолицая девушка с добрыми карими глазами. На полных губах играла улыбка. Но в конце марта улыбка с ее губ исчезла, а карие глаза потускнели. Девушка призналась Тане, что человек, которого она полюбила, тяжело ранен и увезен в госпиталь.

Приведя в порядок оружие и немного поговорив с Катей, Таня ложилась спать. А на рассвете, наскоро позавтракав и взяв в карман кусок хлеба, она исчезала из блиндажа. С командиром батальона, его заместителем по политчасти и начальником штаба ей приходилось встречаться редко. В батальоне удивлялись ее нелюдимому характеру.

Бывают в жизни человека такие периоды, когда в нем все как будто окаменевает, застывают все чувства и только какое-то одно заставляет жить и действовать. Так было и с Таней. Она видела, какой большой кровью, каким великим напряжением сил дается путь вперед, и выключила из своего сознания все, что не относилось к войне.