Нас ждет Севастополь

После памятных именин сердце комендора оттаяло. Он доволен службой, своим командиром, своими товарищами. А после того, как нашлась Надя, он почувствовал себя самым счастливым человеком. Но характер не переломишь, не переделаешь. И раньше не был он веселым парнем, щедрым на шутки и прибаутки, таким и теперь остался. Одно умел он – петь песни, но и пел он большей частью рыбацкие, заунывные и тягучие. Вот и сейчас, когда Дюжев ушел и он один остался на палубе, песня сама запросилась. Глядя на серое море, комендор вполголоса запел:

Белогруденькая чаечка,
Не ты ли мне сестра.
Горя не было, печалюшки.
Не ты ли принесла…

Спустившись в кубрик, Дюжев осмотрелся. Никто не спал. Румянцев и Розов писали письма. Максим Шабрин, держа в руке книгу, говорил акустику Левшину:

– Не скажи, Борис, хорошие поэты, которые за душу берут, и сейчас имеются. Прочтешь Твардовского или Исаковского, и каждая строчка словно тобой сложена -так отвечает твоему настроению.

– Двух назвал – и обчелся, – с насмешкой проговорил Левшин.

– И еще есть, – уже загорячился Шабрин. – Кто написал стихи «Жди меня»? Все солдаты и матросы переписали их и своим женам и девушкам послали. Скажешь, Симонов плохой поэт? А кто не поет «Бьется в тесной печурке огонь»? Написал эту песню Сурков.

Дюжев подошел к ним и поднял руку:

– Разрешите вас отвлечь, уважаемые знатоки русской поэзии, на повседневную прозу. Есть предложение окружить заботой одного человека.

И он рассказал, в чем дело. Моряки переглянулись. Ни у кого ничего не оказалось, за исключением пригоршни жареных каштанов. Дюжев горестно присвистнул.

– Не густо. – И вдруг его осенила мысль: – Слушай-ка, Максим, ты ничего не имеешь против, если я к Лене заверну на минутку?

Шабрин уставил на него свои немигающие глаза.

– Зачем понадобилось? – спросил он подозрительно.

– Думаю использовать ее в своих целях.

Матросы рассмеялись, а Шабрин побагровел.

– Попробуй только…

Дюжев с укором покачал головой:

– Какие низменные мысли у тебя, Максим. Моя цель достать для Нади подарок. Вот я хочу обратиться к Лене за содействием. А ты уж…

Шабрин остолбенело посмотрел на него, потом перевел взгляд на Румянцева.

– Вот шалава, на слове ловит! – не удержался он от восклицания, в котором, впрочем, сквозило восхищение.

Высыпав в карман каштаны, Дюжев выскочил из кубрика и побежал в кают-компанию доложить боцману о том, что сходит с корабля по разрешению командира.

Ковалев сидел за столом над книгой, обхватив руками голову, и бубнил:

– Девиацией называется угол между магнитным меридианом и осью стрелки компаса, отклонившегося от меридиана под влиянием судового железа.

Напротив склонились над столом Ивлев и Душко. Они готовили очередной выпуск боевого листка.

Выслушав матроса, боцман молча кивнул головой и опять углубился в книгу.

Через минуту Дюжев уже шагал по пирсу.

Вернулся Дюжев через полтора часа, запыхавшийся, но с сияющим лицом.

Подсев к Пушкареву, рулевой сказал вполголоса:

– Морской порядочек! От твоего имени передал Наде каштанов, семечек, пять яблок и, можешь себе представить, лимон.

– Проворный ты! – с восхищением сказал Пушкарев. – Спасибо тебе.

– А ты, Сергей, – укорил Дюжев, – напрасно думаешь, что Надя перепугалась. Не из такой породы она. Я зашел в палату и слышу – хохочет. Уже подружек завела…

– Так мне ведь жалко ее, – признался Пушкарев. – Все же не мужчина.

Моторист Бабаев, подмигнув матросам, с наивным видом спросил Дюжева:

– А ты от Сергея не передал ей поцелуя?

Дюжев растерянно моргнул глазами, но быстро нашелся:

– Некогда было. Там мне другая девушка позывные давала. Вот, скажу вам, краля так краля. Весом на центнер. Около такой стоит якорь бросить.

А растерялся он потому, что действительно поцеловал Надю. Произошло это неожиданно. Когда она вышла его проводить, он в порыве откровенности заявил ей: «Мне нельзя любить тебя. Свою любовь я затаю. Но мы будем друзьями. Поцелуй меня, как друга, в первый и последний раз». И она, неожиданно для него, обвила его шею руками и крепко поцеловала в губы. А потом еще погладила по щеке. И они условились, что об этом поцелуе не скажут Сергею.

Чертов моторист своим дурацким вопросом чуть не выдал его.

– Закрой поддувало, – цыкнул па моториста Пушкарев.

– Между прочим, – меняя разговор, обратился к товарищам Дюжев, – в доме Максимовой Лены у меня состоялась интересная встреча.

– Слышишь, Максим, – акустик Румянцев подтолкнул Шабрина локтем. – Хоть ты и «кошачий глаз», а свою Лену можешь проморгать.

Оторвавшись от котелка с кашей, Шабрин пренебрежительно сморщил свой ястребиный нос:

– Такого соперника не боюсь… Балаболка…

И он опять принялся орудовать ложкой.

Лицо Дюжева стало серьезным.

– Да, ребята, встреча была, – повторил он со вздохом. – Земляка встретил. В нашей Приморско-Ахтарской станице жил. Говорит, что партизан, а в Геленджике оказался по случаю болезни. Рассказал он мне такое, отчего кулаки сжимаются.

– О чем же он рассказал? – заинтересовался Токарев, садясь рядом с Дюжевым.

Но Дюжев только рукой махнул.