Нас ждет Севастополь

– А кроме того, Олег, скажу откровенно – нравится мне играть словами, доискиваться до их смысла. Вот, скажем, стоишь ты у пулемета и ведешь огонь. Выражение твоего лица строгое, сосредоточенное. Можно сказать о нем – неприступное лицо? Можно. А вот после боя физиономия становится простецкой, домашней. Можно ли тогда сказать, что она стала приступкой? Нельзя. Не тот смысл.

– Да, неприлично получается, – подтвердил Токарев.

– А почему? Надо доискаться причины.

– А зачем? – удивился Токарев.

– Понимаешь, меня это увлекает. Кричим мы «Полундра!», а какой смысл в этом слове? Ты знаешь?

– Смысл ясный, по-моему. Это то же, что и «ура».

– Нет, Олег, я не про это спрашиваю. Откуда у моряков такое словечко появилось?

Токарев пожал плечами.

– А я узнал. Оказывается, есть голландское слово «фалундер». Оно означает «берегись». Его кричат на погрузке судов вместе с «майна» и «вира», чтобы грузчик не попал под груз. А у нас «фалундер» превратилось в «полундра». Об этом я в словаре вычитал. Но я не мог узнать, почему буква «ф» превратилась в «п» и почему моряки полюбили кричать при атаках «полундра», а не «ура». А хотелось бы знать.

– А к чему мозги засорять? – с пренебрежением махнул рукой Токарев. – Как говорят, так и будут говорить. Наше дело сторона. Уцелеем, вернемся домой и опять рыбой займемся.

– Эх, Олег, – мечтательно вздохнул Дюжев и устремил свой взгляд вверх. – У меня думка другая. Узнал я у замполита, что есть институты, где изучают происхождение слов. Надумал я поступать в него. Трудновато будет, придется года три работать и в вечерней школе учиться, чтобы среднее образование получить, а уж потом в институт. Но я добьюсь своего. А пока я записываю слова, разгадать которые хочется.

– Однако ты замахнулся, – заметил Токарев, с удивлением глядя на него, словно впервые увидел.

Он простой парень, не понимал, что за блажь вошла в голову отличного рулевого и весельчака, что ему за нужда ворошить слова, теряя на это годы жизни. «Не иначе от неудачной любви рехнулся, -решил он и тут же успокоил себя: – Но он парень такой, что скоро опять пристроится в кильватер к какой-нибудь девахе и забудет все».

Неожиданно Дюжев нахмурился, убрал выбившийся чуб под шапку и строго сказал:

– Лирические отступления закончены. Давай о рулевом хозяйстве продолжать. А то прихлопнут меня в одну из ночей, и рулевого негде взять.

Токарев тоже сдвинул брови, всем своим видом показывая внимание.

– Следить надо, чтобы в румпельном отделении, – продолжал свои поучения рулевой, – всегда лежали заранее заготовленные штуртросы. Всегда под руками имей аварийный инструмент: ключи для гайки крепления руля и скоб, зубило, молоток и плоскогубцы. Оборвется штуртрос – сумей его немедленно заменить. Перед выходом в море необходимо согласовывать указатель положения руля, проверить цепь Галля, штуртросы, компасы…

На пирсе показался Пушкарев, которого командир отпускал на берег. Увидев его, Дюжев сказал Токареву:

– На сегодня, пожалуй, хватит.

Когда Пушкарев вступил на палубу, Дюжев подошел к нему и сразу спросил:

– Ну, как?

– Лежит в госпитале. Сильная простуда, но воспаления легких врачи не признают.

– Вот хорошо, – облегченно вздохнул Дюжев.

Невеста комендора радистка Надя в прошлую ночь приняла ледяную ванну. Немецкие артиллеристы подбили сейнер, на котором она находилась, и он затонул. Вся команда очутилась в воде, в том числе и Надя. Подошедший мотобот подобрал плавающих. Три человека, скрюченные судорогами, утонули. Пушкарев до самого прихода в базу переживал, не зная, спаслась ли Надя. Он не лег спать, а попросил у командира разрешения сходить на берег и разузнать, есть ли среди спасенных его невеста. Волновался и Дюжев, хотя виду не подавал.

Пушкарев был весел и в то же время озабочен. Пройдя на корму, друзья сели на стеллажи для бомб и закурили.

– Как ее самочувствие? – после некоторого молчания спросил Дюжев.

– Кто знает, – с горестными нотками произнес Пушкарев. – Вроде бы бодрая… Но я думаю, что не женское дело в такие переплеты попадать и, по-моему, она страсть как напугана.

– Ты ей ничего не передал?

– А у меня и нет ничего.

– Эх ты, – с укором покачал головой Дюжев, – а еще жених.

– Не гильзу же от снарядов понесу, – раздраженно сказал Пушкарев.

– Находчивость должна быть. На базарчик не сообразил забежать?

– И верно, – спохватился Пушкарев. – Можно было фруктов купить.

– То-то ж! Ну, я это дело исправлю. Командир разрешил мне отлучиться сегодня на часок. Соберу кое-что у ребят, сбегаю на базар. Как быстрее найти ее в госпитале?

Пушкарев объяснил. Дюжев побежал в кубрик. Комендор задумчиво посмотрел ему вслед и вздохнул. Он не ревновал Надю к рулевому: верил в ее любовь и верил в дружбу Дюжева. За годы жизни в матросской семье он еще не знал случая, чтобы матрос отбивал девушку у товарища, такого же матроса. Это считалось недостойным поступком, равным воровству. А известно, что за кражу матросы наказывали вора очень жестоко. Но Пушкарев завидовал характеру Дюжева. Ему казалось, что такой веселый, остроумный парень был бы более под стать Наде, любившей посмеяться.