Население: одна

Офелия приблизилась к Лазурному. Тот стоял с остекленелым взглядом и никак не отреагировал на ее появление. Она осторожно коснулась его плеча. Лазурный вздрогнул и перевел взгляд на нее.

– Я беспокоилась, – сказала Офелия. – Ты уже долго так стоишь. – Возможно, нет никакой разницы, что именно говорить, главное, делать это негромко. – Я хочу есть. – Она изобразила, как кладет еду в рот. – Пора обедать.

Лазурный негромко рыкнул, затем оглянулся на остальных и заговорил на своем языке. Он повернулся к ней снова, подался вперед и зашипел:

– С-с-с… крящ.

Крящ? Какой еще крящ?

– Я хочу есть, – повторила она и снова поднесла руку ко рту. На этот раз она отвернулась, и Лазурный последовал за ней.

Она не собиралась вести его в дом, но он увязался следом, а ее знакомцы уже давно заходили внутрь, не дожидаясь приглашения. Они делали это постоянно: если она не запирала перед ними дверь или не выставляла их за порог силком, они захаживали к ней как к себе домой. Лазурный молча наблюдал, как она достает из холодильника сыр, как выходит в огород нарвать свежих овощей, замешивает тесто, готовит лепешки и заворачивает в них натертый сыр и ломтики помидоров. Она уже привыкла обедать на глазах у тех, кто не ел вместе с ней; очевидно, ее пища для этих существ не годилась, – но присутствие Лазурного смущало ее.

– Я бы поделилась, но ты ведь такое не будешь, – сказала она, прежде чем откусить от лепешки.

Тут ей пришла в голову мысль. Соль – простое неорганическое вещество. Она открыла солонку и насыпала щепотку в ладонь. Протянула руку через стол. Лазурный подался ближе, коснулся когтем соли на ее ладони, поднес ко рту.

– Соль, – объяснила Офелия. – Если вы такое…

На этот раз он облизал коготь, прежде чем снова коснуться ее ладони. На темной блестящей поверхности сверкнули крупинки соли. Офелия увидела, как его язык быстро скользнул по когтю, не пропуская ни крупинки, и почувствовала себя дурой, что не догадалась предложить им соль раньше.

Лазурный легко коснулся ее ладони. Что он будет делать дальше? Он открыл рот, показав язык, коротко наклонился к ее руке и выпрямился, внимательно глядя ей в глаза. Он явно хотел слизать соль с ее ладони. Офелия замялась. Она бы предпочла ложку или соусницу… И все-таки ей было интересно. Она уже стара; быть может, другого шанса ей уже не представится.

Она подвинула руку к Лазурному и кивнула. Он тут же наклонился и слизнул соль с ее ладони. Сначала было щекотно, потом – шершаво и снова щекотно. Лазурный убрал язык и, прежде чем выпустить руку, прижался к ее ладони твердыми губами.

Только теперь Офелия поняла, что все это время не дышала. Он попробовал ее на вкус! Будь это Умберто… Какие глупости; это пришелец, чудовище, а она старуха. У Офелии вырвался нервный смешок, и тут она вспомнила про еду. Она жадно впилась в лепешку, чтобы отвлечься от этого чувства, этой внезапной мысли. Чуть не подавившись, заставила себя жевать медленнее и тщательнее. Было бы ужасно глупо задохнуться на глазах у Лазурного; чего доброго, он решит, что как-то в этом виноват. Если, конечно, у этих существ есть представления об ответственности.

Остатки лепешки она доела с преувеличенной осторожностью. После еды она испытывала такую усталость, что, казалось, могла положить голову на стол и проспать так до следующего утра. Ей хотелось вздремнуть; ей нужно было вздремнуть. Как объяснить это чужаку, пусть даже он достаточно сообразителен, чтобы понять, что электричество течет по проводам так же, как вода – по трубам?

Лазурный встал и показал на потолок. Что на этот раз? Он описал в воздухе дугу, которую Офелия истолковала как движение солнца по небу. Потом он повторил жест, но остановил руку на середине дуги и зажмурился. Медленно, не открывая глаз, он опустил руку примерно до уровня сумерек и только потом открыл глаза.

«Он спит днем, – подумала Офелия. – К тому же он провел часть сегодняшнего дня в дороге. Конечно, он тоже устал». Офелия кивнула и на несколько секунд зажмурилась. Когда она открыла глаза, Лазурный уже выходил на улицу. Остальные существа сгрудились вокруг него, галдя, как стайка детей после школы. Офелия проводила их взглядом и понадеялась только, что не забыла запереть дверь в операторскую. Она слишком устала, чтобы идти проверять.

Офелия проснулась с мыслью о событиях этого дня; в голове роились вопросы, которые ей следовало задать. Существо спросило ее о возрасте; она не спросила о том, сколько лет ему. Он задавал столько вопросов, столько умных вопросов, а она только сейчас вспомнила, что ей и самой многое хотелось бы узнать.

Все дело в старости. Не может же она помнить обо всем, думать обо всем, делать все.

Эта давняя отговорка ее не убедила. Лазурный не какой-нибудь начальник, которому нет нужды тратить время на дряхлую старуху, который может получить ответы на свои вопросы у кого угодно в любой удобный момент. Она единственный человек во всей колонии; она должна мыслить ясно, или… или что-нибудь пойдет не так. Как именно, почему – этого она не знала.