Население: одна

«Ушла, – отвечает одна из охотниц. – Чудовище – хранитель гнезда – ушло туда». Охотница изображает старое чудовище, обводит рукой вокруг, имея в виду поселок, шевелит пальцами, изображая остальных из рода хранителя, и вскидывает руку, вытянув палец наверх.

«Высоко в небе у них крылатый охотник, – говорит другой. – Зоркий охотник, который рассказывает им, как выглядит мир, и предупреждает, когда приближаются бури».

«Хранитель умеет ходить по воздуху без крыльев?»

«Мы не видели. Но видели летающих чудовищ, рядом с гнездовьем… и они проглатывали живьем чудовищ поменьше».

«Народ хранителя отправился в путешествие, – предполагает певчий. – А когда вернется для гнездования, то узнает про нас». Певчий вздрагивает, и его горловой мешок издает гулкий стук. Остальные вздрагивают тоже. Те, кто вернулся с певчим, рассказали о долгих серьезных беседах, последовавших за истреблением разорителей гнездовья. Вожаки рассудили, что победой они обязаны скорее везению, чем мастерству; небесные чудовища не ждали беды, и одно только это свидетельствовало об их невероятном могуществе.

«Мы все – сочные прыгуны, которые забрались далеко от родной норы, – говорит один из охотников. – Как на ладони, спрятаться негде. Дичь для тех, кто видит с высоты, даже если рядом нет холмов; дичь для тех, кто оставляет шрамы в облаках, рассекая небесную плоть. У прыгунов есть зубы», – напоминает он.

«Но и они боятся ножей, – возражает другой. – Наши ножи перед оружием небесных чудовищ – что зубы перед ножами».

«Народ хранителя вернется, – говорит певчий. – Если это сородичи тех, кого мы убили, выстучать песню гармонии будет непросто».

«Дорога длинная, и на пути нет ни одного лагеря», – говорит кто-то из желторотых. Путь в обе стороны дался им нелегко. Он напоролся левой ступней на шип, и даже после того, как шип вытащили, наступать на ногу было больно. «Может быть, это все-таки другие создания».

«Они похожи в некоторых вещах», – говорит певчий. С этим никто не спорит. Певчие вместе с выжившими хранителями гнезд внимательно осмотрели мертвых чудовищ; певчий заметил бы детали, ускользнувшие от охотников в пылу битвы. «Разница, – продолжает певчий, – в основном в возрасте и одежде. Как любые живые существа, чудовища меняются с возрастом. Длинные травы на их головах белеют, как трава с наступлением холодов; кожа покрывается пятнами и обвисает. И если они стареют как мы, то с возрастом становятся медлительнее».

«У этого чудовища очень горячая кожа, – говорит охотница. – Про остальных я судить не возьмусь: они были мертвы. Но в жилах этого существа течет горячая кровь; в этом оно скорее похоже на нас, чем на чешуйчатых. Кто-нибудь видел, как оно плавает?»

«Нет. Оно не плавает, но каждый день поливает себя водой… а в особенно жаркие дни и по несколько раз в день».

«Под одеждой, – добавляет другой охотник, – оно носит вот тут, – он потирает грудь, – мешки, но мы никогда не видели, чтобы оно пользовалось ими, и не знаем, как они открываются».

Певчий притопывает левой ногой. «Да, такие же мешки были у некоторых из мертвецов. Я видел один такой мешок, рассеченный ножом, это часть существа, часть его тела. Один из хранителей осмотрел несколько таких существ и заметил, что у тех, кто покрупнее, есть дополнительное отверстие между ног».

«Ждали гнездования!» – выкрикивает та, что тоже ждет гнездования.

«Возможно. Но не забывай, что это чудовища. Хранитель гнезда предположил, что так они запасают жир для производства молоди».

«Можно спросить это чудовище», – предлагает охотник.

Певчий снова стучит, на этот раз правой ногой: несогласие. «Обращать внимание на то, что хранитель гнезда не завершил трансформацию, будет невежливо. Что, если существо рассердится? Откажется с нами разговаривать?»

«Может быть, оно и разговаривает с нами только потому, что ему некого воспитывать?»

«Слишком самонадеянно принимать нас за детей».

«Оно одиноко. – Голос желторотой дрожит. – Оно одиноко, народ покинул его».

Остальные обступают ее, тихонько постукивая пальцами левых рук и ног, успокаивая, утешая… «Ты не одна, мы рядом, мы твой народ…»

«Но у моих детей не будет хранителя!» От ее горестного вопля другие желторотые невольно вскрикивают тоже; горловые мешки раздуваются и вспыхивают оранжевым – цветом угрозы.

Певчий заглушает их возгласы уверенным ритмом, который сменяется традиционным контрапунктом гнездового гимна. «Здесь безопасное гнездовье, здесь надежное укрытие, здесь твоим детям ничего не грозит. Здесь могучий хранитель, – продолжает певчий, – способный преодолеть любые опасности, он сильнее всех, кого ты знаешь». Ждущая гнездования вздрагивает снова и, успокоившись, обмякает в заботливых руках остальных.

«Оно будет защищать моих детей?» – наполовину вопрос, наполовину утверждение.

Певчие не лгут, но создают в своих песнях новые истины, новые способы прийти к согласию.

«Хранители мудры, – говорит певчий. – Этот хранитель очень стар; этот хранитель дает пищу нашему разуму так, как если бы мы были детьми. Этот хранитель будет защищать твоих детей; я пропою, чтобы так было».