Население: одна

Желторотая внезапно засыпает, как часто делают те, кто ждет гнездования, и певчий жестами призывает остальных к тишине.

Они не знают, как называет себя чудовище. Певчий решает, что у такого мудрого старого существа наверняка есть имя, которое оно предпочитает. Оно скрывало его из вежливости, а не из жадности; как и все хранители, оно заботилось об их нуждах. Певчий не сомневается, что этот хранитель согласится защищать их молодь. Почти не сомневается. Если только его народ не вернется, ведь тогда долг велит ему в первую очередь заботиться о своей молоди.

Прислонившись к стене, певчий вспоминает ощущения от поющего камня. Поющие камни! В здании, где рождается с-с-с… И такие мощные. Многие в Народе мечтали о такой находке… Хотя он сомневался, что хранитель расскажет, откуда они. Такое сокровище… А маленькие поющие камешки в маленькой машине! Изобретатели могли бы скопировать ее конструкцию, будь у них такая возможность. Певчий понимает, что одно только с-с-с не позволит овладеть всеми инструментами чудовищ, но если они научатся создавать загадочное с-с-с сами, то могут попытаться придумать собственные инструменты.

Разум певчего, по своему обыкновению, скользит по извилистым дорожкам ночи, где лево и право сменяют друг друга так же часто, как сменяют друг друга сны. Да, сегодня поистине день чудес: увидеть своими глазами чудовище, услышать его речь, убедиться, что это и впрямь хранитель гнезда, самое священное из всех смертных созданий. Чудовище гуляло по снам певчего с куда большим изяществом, чем в жизни; быстро и уверенно, с непостижимой плавностью движений благодаря плоским стопам. Оно носило накидку хранителя, покрытую глазами – символом того, что ее владелец видит все и везде: снаружи и внутри, сверху и снизу.

В следующие несколько дней Офелия чувствовала себя под необычайно пристальным, хотя и не таким непрерывным наблюдением. Судя по всему, Лазурный занимал среди существ важный пост, потому что остальные исполняли все его прихоти. Одной из таких прихотей была Офелия. Увидев, как одно из первых существ вошло к ней на кухню, как к себе домой, и привычным жестом открыло холодильник, чтобы наскрести немного снега, Лазурный произнес что-то на их языке, и его сородич отпрянул от холодильника. Лазурный сказал что-то еще – существо поспешно захлопнуло дверцу и посмотрело на Офелию с непонятным выражением. Потом оно бочком протиснулось мимо Лазурного и скрылось за дверью.

– Да он мне и не мешал, – сказала она больше из вежливости, потому что на самом деле начала уставать от повадившихся к ее холодильнику гостей.

Ей хотелось бы, чтобы они вели себя чуть воспитаннее и спрашивали разрешения, прежде чем войти. Но Лазурный продолжал смотреть на нее, стоя у входной двери.

– Спасибо, – наконец сказала она.

Он слегка наклонил голову и вышел.

В следующие пару дней она обнаружила, что существа перестали захаживать к ней без спроса, а Лазурный заходил только после того, как она жестом приглашала его внутрь. Если ей хотелось пару часов побыть одной (а ей хотелось), никто больше не тревожил ее покой. Теперь она могла спокойно готовить в одиночестве и даже при желании прогнать существ из швейного зала и в тишине поработать над очередным украшением.

В ее жизнь вернулся комфорт. Только теперь Офелия поняла, насколько ей не хватало личного пространства все то время, что существа жили в поселке. Из мышц, из разума снова уходило напряжение, на этот раз в уже знакомой последовательности. Не то чтобы ей снова принадлежала вся планета, но это было лучше, чем в первые дни появления существ. Их присутствие больше не угнетало.

К тому же теперь у нее появилась ненавязчивая компания. Впервые в жизни она могла общаться с другими когда пожелает и прерывать общение, если ей хотелось побыть одной. Лазурный, похоже, понимал это, а может, эти существа нуждались в тесном общении меньше людей. Когда она смотрела на них, выглядывая из-за вуали своего новообретенного

уединения, то видела, что они дают друг другу больше свободы… Не так, как поселенцы, недовольно и скрепя сердце, а так, словно необходимость побыть в одиночестве – их естественная потребность. Когда они были готовы к общению, то возвращались, и она следовала их примеру с куда большим энтузиазмом, чем могла от себя ожидать.

Офелия поняла, что хочет общаться с ними, потому что живой интерес Лазурного, его стремление научиться и научить ее стоил любого потраченного времени. День ото дня – а то и час от часу – Лазурный понимал ее все лучше, а она понимала его. Теперь Лазурный понял (вроде бы), что люди вынашивают детей внутри, что человеческие младенцы рождаются беспомощными. Что мешки у нее на груди – это органы, необходимые для выкармливания детей. Она поняла (вроде бы), что существа вьют своего рода гнезда, но откладывают они яйца или рожают детей, ей выяснить не удалось. Казалось, Лазурный не понимает ее вопросов.