Наш человек в Киеве

— А-а, ты, типа, за народ переживаешь? — он допил и снова налил себе и мне на два пальца водки.

— Ты за народ не переживай, пустое это дело. Вот тебя сейчас отвезет водитель на место, откуда взял, пойдешь ты по улице, а народ тебе по кумполу зарядит — за то, что ты не так идешь, или не так стоишь, или еще что. Народ без врага не может. Сегодня русские, завтра венгры, послезавтра китайцы. И какая в жопу разница?

Он явно перебрал, и я понял, что надо как-то сматываться.

— Я пойду, спасибо за угощение. У меня еще съемка у посольства Германии.

— Германии? Степан, зайди, — буркнул он в телефон.

В зал зашел знакомый громила.

— Отвези нашего дорогого гостя на улицу Богдана Хмельницкого, 25.

— Слушаюсь.

Он посмотрел на меня с пьяным прищуром:

— Мы еще с тобой нормально побеседуем, надеюсь. Я тебя так авторитетно представил коллегам, а ты слился. Как же так, где твоя ответственность? Нам всем нужно заканчивать эту бессмысленную вражду, — сказал он с отчетливым разочарованием в голосе.

Потом он уронил телефон под стол и, неловко скорчившись, полез туда за ним.

Я тут же поспешно встал, попрощался в потолок и пошел вслед за громилой прочь из зала, а потом вниз по лестнице.

Вслед мне вдруг донеслись жалобные завывания, в которых я угадал послевоенную русскую песню «Иволга». «В этой роще березовой, вдалеке от страданий и бед, где колеблется розовый немигающий утренний свет…». В знаменитом советском фильме «Доживем до понедельника» эту песню, помнится, исполнял Вячеслав Тихонов, актер, прославившийся ролью антифашиста, советского разведчика Штирлица.

Акция на улице Богдана Хмельницкого оказалась очередной пустышкой. С огромным раздражением я смотрел на трех невзрачных активистов, вставших перед стеклянными стенами посольства Германии с нечитаемыми плакатами. Перед активистами стояли штук пять операторов местных телеканалов и еще столько же фотографов — эта акция била рекорды по соотношению числа о участников на количество журналистов.

Я тоже достал камеру, включил и встал рядом с коллегами. Один из троицы активистов, дерганый бородатый мужичок в грязном камуфляже, нудно и косноязычно пересказывал журналистам банальные исторические анекдоты, попутно укоряя немецких политиков за поддержку Минских соглашений.

— Мы пришли сюда сказать Штайнмайеру, что никакие Минские соглашения выполнять не будем! Меркель правильно выступала за санкции к России, но теперь ее министр иностранных дел Штайнмайер требует проводить выборы в Донбассе. Это что, Моторола будет народным депутатом Украины?! — возмущался боевик.

В руках он держал картонку с рисунком мужчины и женщины. Женщина была нарисована рослой и красивой, мужчина — мелким и неприятным.

— Это русский боевик, сепаратист по кличке Моторола со своей женой. Мы его ненавидим. Мы не позволим всяким ничтожествам стать народными депутатами Украины!

Говорить с этим гражданином было не о чем, но я все-таки по инерции спросил, что он думает об альтернативе Минским соглашениям, и вообще об урегулировании гражданского конфликта между украинскими националистами и русскими сепаратистами. Соседи, фоторепортеры и операторы, услышав мой вопрос, отпрыгнули от меня, как от чумного.

— Как сказал Уинстон Черчилль, если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор. Тот, кто выбирает позор и мир, получает позор и войну. Мы находимся в аналогичной ситуации. С агрессором переговоры вести, конечно, иногда нужно, но сдавать территории нельзя. Потому что, если вспомнить историю, именно так устанавливалась власть красных комиссаров на левобережной Украине. На всех этих мирных переговорах в парижах, в минсках и так далее, решают за нас. Украинцы сами решат, что им делать. Никаких переговоров с агрессором! — поведал унылый активист мне свою программу.

Я отошел в сторонку, сняв еще пару планов, когда увидел направлявшихся ко мне жандармов национальной гвардии. Бойцов ко мне вел один из операторов «Пятого канала», рослый румяный парнишка лет двадцати пяти.

— Вот этот занимался тут сепарской пропагандой, спрашивал про Минские соглашения и другую херню, — ткнул он в меня пальцем и тут же стыдливо отошел в сторону, освобождая жандармам дорогу ко мне.

Жандармы не стали слушать мои оправдания, а молча взяли под руки и повели к микроавтобусу с надписью по борту: «Охрана дипломатических представительств».

В салоне автобуса в нос ударил запах немытых ног и несвежей еды. Я сел в кресло, чтобы не стоять на полусогнутых. Судя по диспозиции, пытать меня прямо здесь жандармы не собирались.

— Будь так ласковы, предъявите свои документы, гражданин, — обратился ко мне молоденький лейтенант, усевшись в кресло рядом.