Наш человек в Киеве

— Турист, ага. Москаль, что ли? Говор тебя, извини, брат, выдает. Документы все равно придется показать, такой порядок.

Я сунул руку во внутренний карман и достал российский паспорт. Мне вдруг стало понятно, что этот документ удовлетворит одесского полицейского больше, чем приказ о награждении его Героем Украины или премией в сто долларов имени Степана Бандеры.

И правда, полицейский неспешно листал страницы моего паспорта с каким-то странным выражением на суровом лице. На прописке он задержался, потом внимательно изучил штамп военнообязанного, а потом с видимым сожалением захлопнул книжицу и вернул ее мне.

— Надолго к нам?

— К сожалению, уезжаю послезавтра.

— «К сожалению, уезжаю послезавтра», — повторил он за мной все с тем же странным выражением на суровом лице.

До меня вдруг дошло, что он хотел мне сказать.

— Понимаешь, я всего лишь журналист. Просто фиксирую, что тут у вас происходит, — объяснил я, убирая паспорт за пазуху.

— Молодцы вы там, что тут скажешь. Вы, значит, просто фиксируете, что тут у нас происходит, — опять эхом повторил он за мной.

Я заглянул ему в глаза. Его глаза смотрели на меня почти равнодушно, но некое недоумение там все-таки читалось.

Он стоял передо мной в этом своем нелепом темно-синем костюме с еще более нелепым синим бронежилетом, а позади него уже начинали галдеть группы юных отморозков с желто-голубыми флагами и свастикой на черных повязках.

— Смерть ворогам! Москаляку на гиляку! Слава Украине! Жидам смерть! Смерть ворогам! — донеслось привычное.

— Ну, ладно, иди, москаль, фиксируй, что тут у нас происходит, — сказал мне капитан. — Как твой канал называется, «Дискавери» или в «Мире животных»?

Он вдруг резко, через левое плечо, развернулся и размашистой походкой пошел к своим.

Этот поход к Куликову полю я, наверное, запомню на всю жизнь. Я неспешно шел по залитым солнцем чистым одесским улочкам, по городу, который в Советском Союзе всегда воспринимался веселым жизнерадостным мегаполисом, где живут необычайно остроумные и добрые люди. Они потом смешили весь советский народ по телевизору, создавая необычайно остроумные, веселые и жизнерадостные скетчи.

Но веселых, жизнерадостных горожан мне в этот раз по пути не попалось. Улицы были полны приезжих националистов, которые явились сюда, похоже, со всей Украины.

За три квартала до Куликова поля я наткнулся на группу злобной и пьяной молодежи в два десятка человек, которые всерьез попытались проверить у меня документы.

— Здравствуйте, добрый пан. Будьте так ласковы, покажите нам свой аусвайс, — сказал мне на непонятном языке самый жирный из них, перегородив мне путь в узком месте на символичной улице имени Бунина — популярного русского писателя.

— Пожалуйста. Вам именно аусвайс нужно показать? — вежливо откликнулся я, доставая удостоверение польского телеканала.

— О, какой хороший аусвайс! Вы наш друг из демократической Польши. Спасибо, конечно, проходите, — сообщил мне мой упитанный друг, освобождая проход.

Я убрал свой хороший аусвайс обратно в карман и пошел себе спокойно дальше. Но внутри всё кипело — хотелось ударить жирного в челюсть, засунуть ему повязку со свастикой в рот, а потом вынуть ее и заставить проговорить мне на камеру что-нибудь общечеловеческое и толерантное, вроде: «Русские люди — это тоже люди, и они не должны подвергаться никакой дискриминации».

Но это были мечты, я понимал, что это все нереально — такой лозунг не поддержит ни одна страна демократического Европейского союза, и, тем более, его не поддержит демократическая Америка. Есть нации, которые намного равнее прочих, и русские к ним не относятся. Русским надо поднакопить еще немного ядерных ракет, систем ПВО и золота в слитках, и тогда, возможно, проблема местечкового расизма и шовинизма будет решена сразу во всем мире. Правда, к тому времени ядерных ракет и денег могут поднакопить китайцы, и по этой причине вопросы международной толерантности заиграют другими красками, но уж к этому времени, надеюсь, я буду мертвым и потому безупречно толерантным с точки зрения любого фашиста.

…Я дошел до Куликова поля и увидел там огромную толпу возбужденных, возмущенных и расстроенных людей. Насколько я понял, их не пускали на площадь возложить цветы к месту массового убийства русских жителей Одессы.

Сожженное вместе с оппозицией два года назад здание Дома профсоюзов и сама площадь были огорожены огромным забором по периметру, а на подходах к забору стояли плотные полицейские цепи. Проход осуществлялся через рамки металлодетекторов, но я спокойно прошел через них под внимательными взглядами полицейских, даже не вынимая камеру из пакета.

Рядом с рамками стояла группа спортивного вида молодых людей, многие из которых были в камуфляже. Впрочем, среди них были и просто парни в спортивных костюмах и даже несколько девушек. На собравшихся они смотрели с нескрываемой ненавистью и презрением, грызли семечки и плевали шелуху в сторону толпы.

Я достал камеру, и ко мне тут же подошли несколько женщин из числа демонстрантов.