Наш маленький, маленький мир

В маминой семье братья не особенно-то баловали сестер, съедали все, что плохо лежит, разыгрывали девчонок, как только могли, подставляли ножку, распускали вязанье, вытаскивали закладки из книжек, подсовывали обертку от вонючего сыра в коробку с девичьими сокровищами.

А этот чудной парень был совсем другой, его речи — деликатны, большие руки — нежны, как крылья бабочки, на каждое свидание он приносил то яблоко, то цветок, то гроздь винограда, картинку или книжку. Я так никогда и не узнала, чем привлекла отца гордая девчонка, быть может именно тем, что приходилось преодолевать препятствия, а может быть, хрупкостью и целомудрием или строгим воспитанием, чего ему самому недоставало.

Мама часто рассказывала нам о своей юности, мы сидели в темноте, не зажигая огня, лишь пламя печки беспокойно переползало со стены на потолок. Кисловато пахло яблоками. Мы пекли их на противне, в духовке, вытаскивали готовые в потемках, туго натянутая кожица блестела, а когда лопалась, обнажала душистую мякоть.

Я посыпала яблоки сахаром, облизывала обожженные пальцы и слушала мамины рассказы. Истории повторялись, обрастая все новыми и новыми подробностями. Папа обычно молчал, лишь иногда вставит словечко, другое, но сам рассказывать не любил, разве что какой-нибудь пустяковый случай из своего детства, никакими силами его нельзя было вызвать на откровенность, ни единым словом не выдавал он своих интимных чувств. Поэтому жизнь его долго оставалась для нас, детей, тайной, мама же была вся как на ладони.

— Экая болтушка, — добродушно вздыхал он, если мама в своей обычной неотразимой манере пускалась в воспоминания, и даже притворялся, что дремлет.

Неподвижная его фигура, освещенная неверным пламенем печки, воплощала для меня прочность домашних устоев. Он уютно устраивался в уголке в теплом полумраке, он был словно утес, вокруг которого ласково журчат и играют волны маминого рассказа.

Кисловатый яблочный дух, с кастрюльки на горячую плиту соскальзывает капля, она шипит и испаряется, вдруг скрипнет печная дверца, новая порция угля прикроет раскаленные угольки, сразу становится темно, огонь упорно сопротивляется, выбрасывает сверкающие пальчики или, неожиданно высунув свой драконий язык, переходит в атаку.

— Однажды я очень спешила, — рассказывает мама, — сама понимаешь, прибежишь с фабрики, посуду перемыть надо, картошки начистить, Вашек пристает, чтоб пуговицу пришила, отец ворчит: «Ты что это, девчонка, опять вечером на гулянку наладилась?», я мечусь от картошки к зеркалу. «Не вздумай без ужина лететь, — сердится мама, — и без того вся высохла, кожа да кости…» Я на ходу хватаю горячую картошку, а сама одеваюсь, нижнюю юбку развязываю, мы в те годы носили юбки на тесемках, иногда завязки так замотаешь, что и не развязать, надеваю чистую, на нее верхнюю юбку напяливаю, путаюсь в тесемках, быстренько причесываюсь, жакетик на плечи — и бегом.

По дороге мне все кажется, что-то вроде у меня не так, но останавливаться уже некогда. Вот уже ваш папа вдалеке стоит, в руках большое красное яблоко держит, я шаги сдерживаю, иду медленнее, пускай не воображает, будто я встречи не могу дождаться. Вот я останавливаюсь, беру у него это яблоко, и вдруг нижняя юбка соскальзывает и ложится вокруг ног, прямо на тротуар. Вся в заплатах! Пресвятая дева! И не слишком-то чистая! Я вспыхнула, хоть спичку об меня зажигай, хочу бежать, а ноги к земле приросли, с места не могу сдвинуться, слова не могу сказать. А ваш папа преспокойно, будто ничего и не случилось, слышишь, ну совершенно спокойно, нагибается, подбирает мою нижнюю юбку, заворачивает, откуда-то у него и бумага взялась, подает мне сверток и, как ни в чем не бывало, спрашивает, куда мы сегодня отправимся. Уж такой человек, ничем его не прошибешь, я потом выкинула свою юбчонку в первую попавшуюся урну.

Папа молчит — очевидно, давным-давно забыл эту пустячную историю.

— Еще почище был со мной случай зимой, — продолжает мама, — мы только-только начали встречаться, девчонка я была легкомысленная, ветер в голове, бегу, а про главное-то и забыла. Молодость да любовь.

Папа разгребает уголья, одна искорка отскочила, пролетела и погасла.