Наш маленький, маленький мир

Пани учительница и в самом деле научила нас многому, заложила прочный фундамент знаний, я поняла это потом, уже в средней школе. Были у нее свои странности — она, например, запрещала нам зачеркивать. Исправленную ошибку все равно считала ошибкой. Это приучило нас тщательно обдумывать, прежде чем бросать слова на бумагу. Долгими часами мы разбирали предложения, она учила нас правильно понимать конструкцию фразы, старалась научить родному языку, проникнуться его духом, добраться до самых корней. Позже мне легко давались иностранные языки, я быстро ориентировалась в ином порядке слов и благодаря заложенной в детстве прочной языковой основе могла переводить латинские стихи с листа.

Большое значение придавала наша пани учительница и задачам на логическое рассуждение. Вообще говоря, ее педагогические методы были вполне современны, каждый предмет развивал наше мышление. Но, обучая нас гражданской науке, сама она оказалась в этой науке профаном.

Но ярче любой науки в мою память врезались два события.

К нам в школу пришел знаменитый в то время Франтишек Филип. Этот человек родился без рук и с детства научился жить самостоятельно. Он демонстрировал нам свое умение писать ногами, вырезал салфеточки из бумаги, выжигал рисунки по дереву, сам ел, и сам одевался. Говорили даже, будто он водит машину.

Мне очень понравился этот уравновешенный человек, которого даже злая судьба не смогла положить на обе лопатки. Я стыдилась за каждый свой неудачный чертеж, за вкривь и вкось накарябанный урок. Мне было стыдно, что я не умею выжигать по дереву.

Еще более запомнилось посещение Кларова — дома для слепых. Затаив дыхание, ходили мы среди людей, обреченных на вечную ночь. Меня изумляли их тонкие, чувствительные, гибкие пальцы, они плели корзины и делали щетки, их спокойные лица, казалось, прислушиваются к чему-то всей поверхностью кожи. Мне нравились их голоса, сливающиеся в песне, их странные книги, которые можно читать на ощупь.

Я даже завидовала их книгам: у нас экономили электричество, и приходилось ловить у окна остатки дневного света. Как прекрасно было бы читать по ночам и не зависеть от воли родителей.

Мне было так жалко слепых, лишенных живых красок и цвета, что я пробовала ходить с закрытыми глазами, хотелось проникнуть в их мир тьмы, прочувствовать их чувства. Опыт обычно кончался расквашенным носом и синяками на коленках. Я узнала, сколько опасностей таит в себе знакомая дорога, и еще сильнее восхищалась этими обделенными судьбой людьми.

Я стала ощущать свое здоровье как своеобразный долг перед людьми, и ничто уже не казалось мне трудным.

ЧЕРНЫЕ ДНИ

Я любила начало школьных занятий. Не то чтобы я так уж рвалась в школу, нет, я просто радовалась новым вещам, покупкам. Для мамы это были лишние траты: башмаки, передники, новая юбка. А сколько карандашей, ручек и перьев, тетрадей, линеек потребует наша пани учительница! «Зачем, скажи на милость, тебе точилка, если сроду карандаши затачивали ножом?»

Но в конце концов мама вручила мне деньги (пан Шипек в долг не давал), и я помчалась со своим списком в магазин. Писчебумажный магазин был совсем рядом со школой, и поначалу там всегда толпились люди. Меня это ничуть не отпугивало, напротив, мне здесь нравилось, я охотно ждала и тем временем любовалась на блокноты, календари, бутылочки с чернилами, разноцветной тушью и клеем, на бумажных змеев, на вырезалки, на переводные картинки, наборы пастели, на акварельные краски, на деревянные и кожаные пеналы, на циркули, покоящиеся в бархатном ложе, — словом, на все и всяческие недоступные мне загадочные вещи. Когда я наконец добиралась до прилавка, то видела под стеклом леденцы, алую малину, прямоугольнички с цветочками в разрезе, черные конфетки с надписью «Уголь», шоколадные конфеты «Штолверк» и маленькие плиточки ледяного шоколада, который, как утверждали, тает во рту, как мечта.

Пан Шипек был хорошим психологом, ведь ребенка легко соблазнить: тетрадка стоит сорок геллеров, а за десять можно купить малину — всего пятьдесят, а за двадцать — карамельку. Дальше шли дорогие шоколадки, но это когда покупки бывали покрупнее.

Если школьник сам не догадывался округлить сумму, то искуситель пан Шипек ласково наставлял его:

— У меня нет мелких, может, возьмешь конфетку вместо сдачи?

Ну кто тут устоит?

— Где сдача? — гремела мама и строго глядела на мою вздутую щеку. За щекой лежал кусок сладкого «угля», и моя слюна была так же черна, как и совесть.

— У пана Шипека не было мелких.

— Ах так! Пойду спрошу.

Я знала, что она не пойдет. Но я не слишком была уверена и в ответе пана Шипека.

— Только посмей еще когда-нибудь! Убирайся с моих глаз!

Это приказание я выполняла с восторгом. Я долго наслаждалась конфеткой, она медленно таяла, я обсасывала свой «уголь» и все измеряла, измеряла, сколько еще осталось.

Но сдачу я теперь просила сдать точно, даже делая большие закупки в начале учебного года. Сглатывая слюнки, я пялилась на сладости через стекло, и конфеты казались мне такими дешевыми! Ведь эта огромная малина стоит всего-навсего десять геллеров!