Наш величайший дар (СИ)

Чарльз пристроился вплотную к краю кровати и зафиксировал колеса кресла, уперся в подлокотники и приподнялся на руках, чуть ли не выбросил свое тело из кресла в кровать, неспешно сел и по одной затянул бесчувственные ноги на мягкое покрывало. Эрик смотрел на него, не сказав и слова, и не отвел взгляд, хотя от этого зрелища все внутри переворачивалось, разрывалось и истекало кровью. Хотелось что-то сделать. Хоть как-то помочь. Но Чарльз дал понять, что не нуждается в его помощи, всегда смотрел на него с агрессивной болью каждый раз, когда Эрик старался хоть что-то сделать. И определенно специально заставлял его сейчас смотреть, каких трудов теперь Чарльзу стоит даже просто лечь в кровать без посторонней помощи. Но вновь извиняться Леншерр не собирался. Он уже достаточно извинялся перед Чарльзом и ничего не изменится, если он скажет это снова.

Он небрежно махнул рукой, заставляя кресло отъехать в сторону, и неторопливо стал расстегивать свою рубашку под внимательным и каким-то затуманенным взглядом Ксавьера.

Сердце сдавило болезненной судорогой.

Так это теперь будет? Чарльз будет забираться в кровать и просто молча позволять Эрику быть с собой, чтобы затем так же без слов заснуть рядом, повернувшись к нему спиной? Это казалось настолько неправильным, что самому Леншерру все происходящее больше напоминало насилие, нежели взаимное проявление чувств. Или это все, что между ними осталось теперь?

В тюрьме он представлял себе это иначе.

Там он всегда видел своего лукавого Чарльза. Приличного юношу-профессора, в голубых глазах которого плясали чертенята. И этого взгляда было достаточно, чтобы у Эрика перехватывало дыхание. Он столько раз встречался с этим многозначительным взглядом, когда они были с учениками, когда выбирались в дорогу, когда оставались с агентами ЦРУ. Да каждый раз, когда было неподходящее время и место. Этот взгляд даже без телепатического голоса в голове словно шептал «Когда мы останемся вдвоем, Эрик…»

Леншерр кинул свою рубашку на инвалидное кресло Чарльза и все под тем же внимательным взглядом продолжил раздеваться, чувствуя себя на приеме у военного врача в лагере, а не в спальне своего возлюбленного, и это только сбивало легкое возбуждение, с которым Эрик переступил порог комнаты.

- Чарльз, - серьезно и слегка встревоженно позвал Леншерр, забираясь к нему в постель и занимая свое законное место рядом с ним, не понимая, почему Ксавьер сам разрешил остаться, если выглядит таким отстраненным.

- Да. Все хорошо, Эрик, – отвлекшись от собственных мыслей, произнес профессор и улыбнулся, хотя глаза его оставались все такими же мрачными. Но он не отстранился, когда Эрик бережно коснулся его подбородка и прижался к губам, даже ответил на поцелуй, касаясь холодной ладонью обнаженной талии Леншерра, придвигая его ближе.

Может, это для него еще слишком? И именно для этого Чарльз не позволил Эрику помочь ему и сам забрался в кровать? Может, это было немой просьбой остаться. Просто остаться рядом и более ничего? Но одиннадцать лет разлуки тяжелым молотом стучали в сердце Эрика. Он не мог не прикасаться к Чарльзу, не мог не хотеть его, не мог просто смотреть, когда он рядом, когда все его существо тянулось к этому человеку, желая снова объединиться. Он хотел, чтобы все было как прежде, и по моменту, по каждому светлому воспоминанию старался собрать разбитую вдребезги жизнь, которая могла бы у них быть, если бы не та проклятая пуля на Кубе.

И если Чарльз намеренно отказывался читать его мысли, Эрик хотел, чтобы он хотя бы почувствовал их, и оттого в поцелуе вместе с разгорающейся страстью ощущался привкус отчаяния.

- Если ты не хочешь… - выдохнул Эрик, пылко глядя в глаза Чарльза, и зная, что сейчас он сможет себя остановить. Но профессор лишь странно усмехнулся, и это отчего-то больше напоминало всхлип.

- Ох, друг мой, поверь, я хочу этого не меньше тебя, - заверил телепат и уже сам припал к приоткрытым губам Эрика.

Леншерр крепко сжал короткие пряди Ксавьера, прижимая его к себе ближе, жарко вздыхая сквозь поцелуй, наконец-то чувствуя нужный ответ и знакомый напор, с которым он часто боролся за лидерство в поцелуе прежде. Чарльз расстегнул пару пуговиц на своей пижаме и отстранился от Эрика, только затем, чтобы стянуть ее и отложить, и, пока он устраивался на спине, Леншерр, неровно дыша, стягивал по его ногам пижамные штаны вместе с бельем, игнорируя тихое «это не обязательно, Эрик».

- Я хочу тебя чувствовать. Всего тебя, - пояснил Леншерр, наваливаясь сверху, упираясь вставшим членом Чарльзу в бедро, не сразу поняв, почему профессор нахмурился и закусил губу.

- Я тоже, - выдохнул он, не дав Эрику вновь себя поцеловать. – Думаешь я не хочу того же? – его голос надломился, и он не мигая смотрел в глаза Леншерра, пытаясь понять, как он не видит очевидного.