Когда школьники уселись в автобус доедать свои бутерброды, рав подошёл к Вите.
– Это было, – сказал он, – как надо. Это была высокая музыка.
Витя возразил:
– Пустячок.
– Нет. Музыка – как бы особая речь, рассказывающая о реальности более высокого порядка. Оттуда, – Нафтали показал на небо. – Вот здесь, – он напел простенький мотивчик, – где контур мелодии смещается и делается чуть истеричным… Мне было больно. Надо много пережить, чтобы заезженной песенкой так рассказать о потерях…
Рав позвал Витю к себе домой.
– Хочется поговорить…
– Когда?
– Сейчас. Часов через пять я верну вас вашим зверям. Отсюда до моего ишува на автобусе час, а на «Хонде» минут сорок пять.
Проходя мимо ящика, полного денег, раб заметил:
– О, да вы зарабатываете вовсе неплохо. – И подождал, пока Витя рассовал по карманам все бумажки и все монеты.Их хорошо покормила жена рава: «Сначала еда, потом Тора».
Они сидели не на веранде – на ступеньках дома. Ничто не мешало взгляду упереться в тёмный небосвод с едва угадываемыми контурами иудейских гор. Из-за них всходила луна. Совсем слабая, тонкий серпик, рожками вверх. Такую не благословишь в ближайший шаббат, объяснил рав, наберёт силу лишь к следующему.
– Я вижу, мазаль твой по-прежнему ло тов. Или ты доволен, как всё идёт? Твой дар всё-таки требует другой огранки.
– Возможно, – ответил Витя. – Но… Теперь я не могу скручивать себя верёвками: живи так и никак иначе. Мне хочется играть, я играю. Мне трудно вернуться домой, я не возвращаюсь.
– Мир таков, каков он есть, и будет таким, каким будет. Изменился ты. Ты был отличным музыкантом, и считал стыдным играть на свадьбах и бар-мицвах. Ты стал музыкантом воистину большим и не стесняешься наигрывать за копейки… Возле питомника…
– И впрямь, – удивился Витя. – Я и забыл, что с этого всё начиналось. Теперь мне не важно, где играть. И даже за сколько – неважно. Вдруг дошло: дети выросли, они на ногах… Почти на ногах…
– Важно – что?
– Важнее всего – как. Может, оттого, что я мог бы играть в больших залах, за большие деньги? Было совершенно реальное предложение. Не будь я фрайером… Другой бы не отказался.
…Рассказывая раву о своих приключениях, Витя вспоминал план ещё одной – возможной – своей жизни, жизни удачливого, престижного музыканта. Тот план составила Кэролл. Но в нём самом тоже был план, созданный кем-то, от воли Витеньки не зависящий и заявивший о себе при первом поступке и первых потерях.
– Я слабый…
– Или сильный, – сказал рав.