Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941)

А у нас: как много перемен пронеслось мимо нас с средины марта и за пасхальные недели! В средине марта скончалась моя двоюродная сестра Елизавета Александровна Мелентьева, доживавшая здесь около своего старшего сына в качестве пенсионерки – матери трех сыновей, погибших во время гражданской войны. Затем, вскоре после Пасхи, скончался мой милый сосед и приятель Вл. Дан. Заленский. Наконец на этих днях мы хоронили Юрия Александровича Филипченко, оборвавшегося неожиданно в расцвете работы и только что засеявшего на лето поле опытной пшеницы по заказу Ленинской академии. Оба последние покойники – мои товарищи по выпуску из университета, товарищи по студенческой работе в университете, начиная с совместной подготовки к кристаллографии на 1 курсе.

Вот эти три смерти заставили пронестись пред памятью далекое прошлое, начиная с юности. С сестрой Лизой я познакомился, когда мне было лет шесть: она тогда приехала молоденькой девушкой из Женевы, где воспитывалась, к своему старому отцу, моему дяде, доживавшему одиноко в Рыбинске. С тех пор долгое время моя жизнь соприкасалась с лицом Лизы, которую очень любила воспитывавшая меня тетя. Отдаленно вспоминаю мои детские внечатления от треволнений, происходивших в связи с выходом Лизы замуж, потом грубого и такого чужого человека – ее мужа; потом появление ее сыновей, потом кончина ее отца, потом ее приезды ко мне в Корпус, потом наше, общее с нею, присутствие при кончине тети Анны.

С Влад. Данил. Заленским связывало меня очень многое, в особенности после 1918 года. Прежние студенческие связи укреплялись и развивались, благодаря такому близкому сожительству, когда мой кабинет и его кабинет разделялись всего лишь тоненькой стенкой, через которую мы перестукивались и переговаривались. Он был человек очень принципиальный и не приспосабливающийся. Поэтому ему было трудно среди зоологов, издавна составлявших одну компанию и систематически проводивших только угодных им людей. Очень честный по натуре, так сказать, несгибаемый человек, Заленский шел своим путем, не заискивая у тех, кто задавал тон, и не приплясывая под этот тон. Оттого его постоянно обходили и отнимали у него то, что могли, и скудоумные сверстники, вроде Догеля, оказывались далеко впереди его. В настоящем году на него посыпались беды, точно из рога изобилия. Вновь назначенная ассистентка повела интриги, доводившие дело до проверки его деятельности. Очень уменьшилось жалование. Истрепанное за прежние годы сердце не выдержало, и Вл. Дан. скончался от паралича сердца в клинике Ланга 27 апреля. Очень курьезно было смотреть, что врачи вскрывали его мозг и внутренности, чтобы «как-нибудь объяснить себе неожиданную смерть». Простому здравому наблюдателю было ясно, что человек затаскан сверх сил, едва ходит, и малейшего толчка достаточно для того, чтобы все это оборвалось.

Ю. А. Филипченко выступал на съезде зоологов в Киеве, был очень подавлен общим настроением съезда, чувствовал недомогание еще в Киеве и уехал оттуда с братом ранее окончания заседаний. Говорили, что у него грипп. Вернувшись сюда, он принялся сеять опытную пшеницу в Петергофском Естественно-научном Институте, сеял в течение трех дней, причем в последнюю ночь, проведенную в Петергофе, жаловался на бессонницу, а в следующий день почти все время сидел, жалуясь на слабость и головную боль, и более наблюдал за посевом, чем сеял сам. В этот день в Институте должна была быть «комиссия по чистке». На ее заседание Ю. А. не пошел, а уехал в Ленинград. Потому что к вечеру температура поднялась у него выше 38,5 градусов.

Это было 17 мая. А в ночь с 19 на 20 мая он скончался от стрептококкового менингита. Очевидно, произошло всасывание гриппозной инфекции по нервным стволам в направлении головного мозга. Вы знаете, с покойником я не был близок, – он был человеком других настроений и доминант, притом очень самоуверенный и самодовольный. Он не понимал и осуждал мое сотрудничество с коммунистами. В свою очередь, я не терпел в нем фарисейское самодовольство и самоуверенность безапелляционных суждений о прошлом и настоящем, при вполне очевидном незнании и непонимании прошлого и настоящего.

Хороший зоолог, прекрасный работник в области генетики, он был совершенно необразован и по-детски малосмыслен во всех прочих областях, что не мешало ему высказываться с совершенной категоричностью по каким угодно вопросам. Это было для меня очень противно, и я не скрывал этого. Независимо от всего этого утрата Ю. А-ча – чрезвычайное лишение для университета и для Петергофского Института.

Ну, а как Вы? Что делаете и как предполагаете провести лето? Передайте мой привет (поклон) маме и семье Вашей сестры.

Кланяйтесь также Н. П. Резвякову.

Жму Вашу дружескую руку. А. Ухтомский

8

15 июля 1930