Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941)

Дорогая Фанечка. Со мною вышел скандал, и оттого я так долго Вам не пишу и не отвечаю невежливейшим образом на письма. Дней уже двадцать тому назад, собираясь в университет на заключительную лекцию отъезжающим студентам, я грохнулся в обморок, а потом довольно тяжело заболел с подъемом температуры до 40,2. Это произвело довольно большой переполох, так как у людей не остыло еще впечатление от неожиданной смерти моих товарищей по студенчеству и по дальнейшей службе на факультете: Заленского и Филипченко. Собственно, было бы наиболее остроумным и находчивым с моей стороны последовать за ними, и люди настроились на ожидание такого остроумия с моей стороны. Но дело зависело не только от моего желания остроумия, а еще от «независящих причин», и поэтому ансамбль нарушен, и я вот поправляюсь и могу наконец написать Вам. В конце концов заболевание оказалось рожистым воспалением правой ноги. Откуда я заполучил эту вещь, не могу догадаться. Это ведь стрептококки особого вида, так называемые стрептококки Фенисона. Впрочем, всяческих инфекций вокруг нас – в трамвае, на улице, в университете – сколько угодно. Нога моя еще не оправилась, но я теперь могу сидеть у письменного стола, чего не мог делать еще несколько дней назад: опускание ноги вниз вызывало в ней значительную боль, которая теперь гораздо меньше, при всем том, что в области икры держится очень упорный инфильтрат, краснота и опухоль, а спереди на голени – гнойник. Вчера я получил от Вас книжку Короленко, за которую приношу Вам сердечное спасибо и самое теплое рукопожатие. Эта посылочка меня очень тронула. Буду теперь подробно читать и размечать этот важный этнографо-психологический материал, собранный таким тонким и чутким наблюдателем, как покойный писатель. Что сказать Вам по поводу Комакадемии? Я могу, в сущности, говорить лишь о моей «интуиции», ибо каких-либо точных данных у меня нет. А если доверять моему чутью и интуиции, то мне кажется, что прием Вас в Комакадемию возможен и не труден при настойчивости с Вашей стороны. Стучитесь в двери, толкитесь, не опускайте рук: «всяк бо просят приемлет, и толкущему отверзется». Тут нужна вера, темперамент и настойчивость, дабы и люди наконец поверили Вам, что Вам нужно там быть по смыслу вещей! Во мне какая-то внутренняя убежденность, что Вас примут туда при настойчивости. А Вам мой совет опять и опять: из Ваших еврейских черточек некоторые нужно позатормозить, тогда как другие усилить! Аристократизм надо ослабить до крайности, а энтузиазм и настойчивость надо очень усилить! Очень желаю Вам, чтобы Вам удалось овладеть собою в этих направлениях. Это серьезное дружеское пожелание мое Вам! Сейчас я позволяю себе заниматься вкусными для меня вещами. Читаю по утрам, пока мысли свежи, работы по теории чисел. Это удивительная область, где математика соприкасается вплотную с философией. Меня влечет в эту область очень давно, с Академии; мои искания касательно физиологических доминант связаны с устремлениями в эту прекрасную область. Но вот несчастие: самым-то главным и вкусным приходится заниматься урывками, пользуясь, например, счастливым случаем, когда болен или в тюрьме, и благодаря этому – свободен от требований присутствовать на разных «заседаниях» и «говорениях»!

Ну пока, до свидания. Жму крепко Вашу добрую руку, еще и еще раз желаю Вам бодрости, энтузиазма и настойчивости и прошу передать мои самые сердечные приветы Вашей маме, зятю и сестре.

Надежда Ив-на на днях уезжает в Рыбинск, а пока шлет Вам низкий поклон. Гришу целую.

Преданный Вам А. Сугорский

9

10 ноября 1930

Дорогая Фаня, наши взаимные корреспонденции, видимо, встретились и разъехались где-то по Николаевской дороге! Я отправил Вам книгу с нашими работами, и, по-видимому, в то самое время, как моя книжка достигла Ваших рук, я получил Ваше письмо с известием о болезни Вашей мамы. Я слышал за несколько дней перед тем о болезни Вашей мамы и собирался написать Вам, но пока что отправил только книгу. Я знаю, что для Вас Ваша мама самый близкий человек, самый близкий друг Ваш; вот такой, каким была для меня тетя Анна. Поэтому я чувствовал, что Вы страдаете в самых важных Ваших уголках сердца и ума. А теперь с Вами большая радость – возвращение к Вам дорогой старушки, выздоравливающей и бодрой. Приветствую Вас крепко и желаю, чтобы подольше, подольше сохранилась Вам мама.

Жму Вашу хорошую руку от души. Передайте, пожалуйста, мой поклон маме, а также Вашему зятю с сестрой и Грише.