Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941)

Дорогая Фаня, только что послал Вам письмо с некоторыми литературными добавлениями, как получил Ваше письмо с выражением удивления, почему я давно не пишу. Когда в другой раз будет получаться такой пробел, не огорчайтесь, пожалуйста, моим молчанием и приписывайте его тому, что или на меня свалилось чрезмерное многоделие, когда вылетает из головы всякий зачаток мысли и нечем поделиться в письме, или события наводят на очень большие переживания и мысли, которые надо оставлять «про себя», не сгущая мрака для других, так как ведь тяжести достаточно на плечах любого из нас! Такой удачный кусок времени, когда сама душа запросит сесть за письмо, выделяется не часто, но я очень рад, когда он все-таки выделяется! Вот и третьего дня, когда я сел за письмо к Вам, был такой момент, когда стало удачно и хорошо побывать мысленно у Вас на Трубниковском и побеседовать о текущих делах. За брошюру Брюкке еще раз спасибо сердечное! Она мне очень нужна. Буду теперь отвечать по порядку на Ваше письмо. Здоровье мое удовлетворительно, если не считать большую утомляемость и головокружения, посещающие меня изредка – то в аудитории, то дома, когда приходится хвататься за стол, чтобы не упасть. Это наше семейное состояние в том возрасте, который мне дан сейчас. Научные дела идут несколько тише, чем в прежние годы. Главным образом приходится писать заказанные статьи. Кроме статьи об И. П. Павлове в «Природе», третьего дня сдал в Академию наук еще новую статью о Павлове же для сборника, посвящающегося покойному. Мне очень хочется, чтобы Вы прочли обе и сказали мне свои мысли по их поводу. Первая озаглавлена «Великий физиолог», вторая – «Об условно-отраженном действии». Летом я доволен, за исключением того, что сделал в течение его значительно меньше, чем было намечено. Это оттого, что я стал лениться и отвлекаться чтением интересных, но «внеплановых» вещей от обязательного! Старость возвращает человеку его прошлое, далекие, детские черты. И я ловлю себя несколько раз на увертках, когда вместо «урока» я брал постороннюю работу и отдавался ей надолго! Это ведь большое наслаждение – улечься с книгой на диван и отдаться прослеживанию того, как текла и извивалась мысль постороннего автора!

Почему Вы приписываете именно «литературе» Ваше пополнение за время пребывания в Крыму? По правде сказать, мне кажется, что из Крыма как такового есть мало оснований для соответствующего влияния на метаболизм, помимо литературного довольствия курортников! Или литература в самом деле способствует сдвигу метаболизма в сторону и в пользу жирового обмена? На какие и на чьи работы Вы опираетесь в своих допущениях?

Грустно за Вашего патрона. Желаю от души ему скорейшего выздоровления!

Юличка по-прежнему мила и не забывает меня. Мы говорим с нею о Вас. Часто и она просит опять и опять передавать Вам ее сердечный привет и приязнь. Ее Машка по-прежнему живет у меня.

Надежда Ивановна низко Вам кланяется и просит нас не забывать!

Самый искренний привет наш Вам.

23

5 января 1937

Дорогая Фаня, был очень рад получить Ваше письмо. В нашей с Вами переписке есть один курьезный момент, который изображается на нижеследующем рисунке: после довольно продолжительного молчания кто-нибудь из нас, например Г., прерывается письмом (1). Почти тотчас за этим следует ответ или даже встречное письмо (1а). За этим наступает опять продолжительная фаза молчания. Это длится довольно долго, прежде чем снова один из нас, например У., собирается написать, выражая неудовольствие за долгое отсутствие известий! Получается опять пара почти одинаковых писем: (2) и (2а) с тем, чтобы опять возникла «пауза» или, если хотите, рефрактерное состояние! Это будет уже третий интервал молчания. Нужно, чтобы что-то накопилось, собралось достаточно силы, дабы возникла новая пара писем (3) и (За) и т. д. Я уже давно заметил этот «порядок» вещей! Он в самом деле интересен! Не правда ли?