Ее снова сотрясала дрожь. По лицу бежали капельки пота. Казалось, за эти несколько минут ее волосы еще больше поседели. Да и тетя в этот короткий промежуток времени вслед за нею стремительно старела.
– Простите меня, сестра… Простите, что устроила весь этот переполох, – снова проговорила старуха из Самяндона, низко кланяясь. И добавила надзирателю: – Простите меня, старую, за излишнее упрямство и за то, что причинила вам столько хлопот.
На офицера Ли было жалко смотреть. Даже для него с его десятилетним опытом работы такое зрелище было большим потрясением – на его лице отражались недоумение, растерянность и скорбь. Юнсу поднялся вслед за охранником, его голова по-прежнему была низко опущена. Утирающая смятым платком слезы старуха сказала уходящему Юнсу:
– Не умирай! Ты должен жить, пока я не прощу тебя…
Слезы и пот смешались на лице Юнсу. Сегодня, шагая на выход, он прихрамывал больше обыкновенного.
– Ну будет, будет. Вы сделали все, что могли. Не существует большего прощения. Никакой, даже самый великий человек не сможет пойти на большее. Вы удивительная женщина! Я, монахиня, и то не смогла бы на такое решиться, – сказала тетя, взяв старушку за руку.
По дороге обратно, пока я везла их в машине, старуха из Самяндона не проронила ни слова. Казалось, она сейчас находится в комнате глубокого молчания, которую сама построила: так бывает, когда человек перед действительно важным событием ведет искренний диалог с самим собой и, независимо от внешности и образования, от него в такие минуты исходят какое-то величие и достоинство. Закончится сегодняшний день, и завтра она снова, скрючившись в три погибели, будет собирать пустые бутылки и старые газеты, сдавать их в утиль и отмечать в своей сберкнижке поступление в 3150 или 2890 вон; при состоятельных посетителях, которые принесут мешок риса или упаковку мяса, она подобострастно улыбнется. Но сейчас от нее исходило невероятное сияние, которое не шло ни в какое сравнение даже с сиянием от особ королевской крови. А тетя Моника на ее фоне, наоборот, выглядела заурядной старушкой. Эта женщина из Самяндона с простодушием ребенка отважно решилась простить так, как сын Божий Иисус перед смертью. Как человек она потерпела поражение и даже знала, что причиной этому была гордыня. Но в те минуты в моем сердце над ее головой сиял лавровый венец святости. И это не зависело ни от ее прошлого, ни от ее будущего. Видела ли я в своей жизни подобное у других? В моем окружении люди не менялись, жили как привыкли. И даже тетя Моника не была исключением.
И вообще, почему эта старушка, у которой, по ее же словам, нет ни образования, ни знаний, ни веры… Почему она изо всех сил старалась его простить? Столько книжек издано, начиная со Священного Писания, где взывают к прощению, повторяя: «Умейте прощать!» Духовники до умопомрачения кричали о том же, но человек до сих пор не мог воплотить это в жизнь, а вот бабушка возьми и решись на такой поступок! Что же это за простота такая великая?!
На следующей неделе, как мы и договаривались с тетей, было последнее посещение тюрьмы. Лунный Новый год прошел, и погода стояла по-весеннему теплая. В тот день, несмотря на то что офицер Ли заходил к нему трижды, Юнсу отказался от встречи с нами. После третьей попытки переубедить его офицер печально покачал головой.
– Сегодня лучше оставить его в покое. Видно, прошлый визит был большим потрясением. Если присмотреться к нему повнимательнее, то он очень даже простой парень… После той встречи он ничего не ел, даже старший надзиратель навестил его с проверкой – оказалось, что он совсем слег. Позавчера его поместили в лазарет и насильно поставили ему капельницу. Мне тоже немного досталось от начальника по учебно-воспитательной работе за то, что я позволил прийти на встречу той старушке… Знаете, из-за опасения, что он покончит с собой, к нему даже надзирателя приставили на 24 часа в сутки. Так что мне и от коллег по работе пришлось выслушать много нелестных слов.
– Ты уж прости, что так вышло… Поставили тебя в неловкое положение. Теперь-то Юнсу кушает? – обессиленно спросила тетя, на что офицер Ли заулыбался.
– Да, хоть и немного, но ест. Вы знаете, я впервые видел, чтобы смертник голодовку устроил. После того как не стало политических диссидентов, такие случаи – большая редкость…
Уже позднее я поняла, насколько это комично: ставят капельницу для сохранения жизни тому, кому законом предписано быть убитым. «Надо же! Стараться спасти, чтобы потом убить…» – недоумевала я.