Наше счастливое время

Из-под низко опущенной головы послышалось какое-то бормотание.

– Ты что-то сказал?

– Это. Была. Ошибка. Простите… меня… пожалуйста. Я. Виноват. Прошу, простите…

Какое же все-таки странное существо человек! Его слова, по идее, должны были прозвучать без особого раскаяния, ведь старуха – жертва, а Юнсу – уголовник, и не просто преступник, а совершивший самый ужасный грех. Однако в тот момент Юнсу почему-то казался мне пострадавшим. Одновременно с этим я думала о том выродке, про которого недавно вспоминала и про которого кричала брату по пьяни сквозь рыдания. Даже если бы я убила его мысленно, он все равно оставался бы моим заклятым врагом. И у меня, скорее всего, не проснулось бы в душе ни малейшего намека на сочувствие. Но с Юнсу было все не так: я четко ощущала боль, через которую он проходил, хотя он причинил зло другому.

– Я не знала, какой тток тебе понравится…

Старуха из Самяндона медленно встала и начала развязывать узелок. Шуршание тонкой и мягкой ткани, в которую был завернут тток, казалось в этой маленькой комнате раскатами грома. Ее руки тоже заметно тряслись, и она никак не могла справиться с узлом. Надзиратель не выдержал и подошел помочь. Когда платок наконец был развязан, показался белый тток Пэксольги в металлической коробочке. Старуха взяла ломтик аккуратно нарезанного ттока, намереваясь протянуть его Юнсу, однако вместо этого она повернулась к нему и без сил опустилась на стул. Ее губы тряслись так же, как и у него. Глаза офицера Ли сузились от напряжения.

– Но почему? Зачем тебе нужно было убивать ее? Сукин ты сын! Что же ты наделал, паразит ты этакий!.. Убить тебя мало!

Пришел момент, которого мы все опасались, – мы трое сидели с обреченным выражением лица… И тут же сожаление отразилось на лице тети. Как ни крути, есть в этом мире вещи, неподвластные человеку.

– По… пожалуйста, прошу вас, успокойтесь!.. – Поднявшись, она попыталась унять вновь вскочившую старуху. Старая женщина даже не могла плакать и вмиг потемнела лицом.

– Как ты мог? Забрал бы деньги, а человека не трогал бы… Взял бы деньги… а человека-то оставил бы в живых… Денег всегда заработать можно, а вот ее не вернуть… Не возвращаются оттуда… Жизнь и так коротка, зачем ее еще укорачивать…

Наконец старуха без сил опустилась на стул и разразилась слезами. Она всхлипывала, периодически даже завывала. В руках она сжимала ломтик ттока, который так и не смогла отдать Юнсу, и скомканный носовой платок; ее маленькое тело съежилось, и она стала казаться еще меньше. Только сейчас мне бросилось в глаза, что и Юнсу, и старуха одеты в одежду зеленого цвета. И оба сидели скрючившись. Хотя зеленый ханбок старухи, конечно же, был случайностью, мне вдруг пришло в голову, что они находятся под действием одного проклятия, от того их так и корежит. Юнсу все еще потряхивало. Взглянув на него, я отметила, что его волосы прилипли ко лбу, как намазанные клеем. Я не люблю избитых выражений, однако мне ничего не остается, кроме как воспользоваться одним из них – холодный пот лил с него как из ведра.

Офицер Ли поднялся – видимо, собрался отвести Юнсу обратно в камеру.

– Погодите. Пожалуйста, господин, прошу вас… – произнесла старуха сквозь рыдания.

Надзиратель в растерянности снова присел. Тетя предложила ей стакан воды. Несмотря на свое горе и эту ситуацию, старуха по своему обыкновению пыталась угодить другим и несколько раз повторила: «Простите, ради бога, простите меня, сестра!» Непонятно, черт побери, за что она просит прощения, однако это ее «простите» звучало как приговорка, прочно прилипшая, неотступно сопровождающая ее по жизни. Старая женщина медленно отпила воды и посмотрела на Юнсу. Его лицо взмокло, пот сбегал по вискам, под мышками расплывались мокрые пятна. Когда старуха попыталась стереть с его лица пот платком, уже промокшим от ее слез, Юнсу застонал сквозь стиснутые зубы. О да! Этот звук в точности напоминал рев зверя, которого тащат на скотобойню. Старуха горестно скривилась, на мгновение закрыла глаза и затем медленно заговорила:

– Прости. Я пришла, чтобы простить… И хотя сестра отговаривала меня, что еще рано, я заупрямилась. Прости… Пока что до конца я не смогу… Прости меня, сынок… Как увидела тебя, сразу дочку вспомнила, и ненависть разбередила раны, вот и стала на тебя нападать… Перед тем как прийти сюда, я всю ночь не могла глаз сомкнуть, все собиралась с духом, чтобы не произошло ничего подобного… Ты и представить себе не можешь, как хочется вцепиться в тебя… И докопаться, зачем ты пошел на такое, неужели нельзя было обойтись без убийства… Ты не мог бы помолиться за меня? Сынок, смотрю я на тебя – ты ведь совсем не кажешься злым и симпатичный, дрожишь-то как осиновый листок, и все это только сильнее меня изводит. Но все же я буду приходить. До тех пор, пока не смогу простить тебя до конца… Ехать сюда неблизко, да и на проезд деньги нужны, поэтому часто появляться не смогу, но в праздники обязательно приеду. Привезу тебе ттока… Так что ты до тех пор не… умирай…