Когда нас поместили в исправительно-трудовую колонию для несовершеннолетних, я почувствовал какое-то удивительное облегчение. Даже сейчас это чувство кажется странным, но, видимо, я надеялся, что теперь мне не надо будет ломать голову, как прожить новый день. Не нужно заботиться о ночлеге и не придется переживать жуткое одиночество… Как в то время, когда мы с Ынсу стояли на станции метро, обутые в стоптанные кроссовки на голую ногу, а пассажиры в считанные минуты расходились кто куда, и мы чувствовали, что остались во вселенной совершенно одни и нам некуда податься. Здесь не надо было беспокоиться, чем и как перебить голод… Может быть, я ощутил комфорт еще и от того, что здесь собрались такие же дети, брошенные матерями и испытавшие на себе тяжесть отцовских побоев. Однако, как всегда, мои ожидания меня обманули.
В первую же ночь после переклички, когда я зашел в комнату, держа Ынсу за руку, ребята обступили нас. Мы с братом оказались самыми младшими, поэтому я струхнул. Да, до этого я достаточно набил руку в разборках на кулаках, но здесь было закрытое заведение, и я совсем не знал местных порядков. Тут тоже были свои главари, отдающие приказы, и их прихвостни. И вот один из них, указывая на Ынсу, бросил:
– Спорим, я одним пальцем смогу поднять эту мелюзгу?
В ответ ватага разразилась хохотом. Я не понял, что это могло значить. В мгновение ока двое парней схватили меня за руки, и я почувствовал неладное. Один из них постелил одеяло и уложил на него Ынсу. Когда я стал вырываться, мне прилетел кулак.
– Че ерепенишься, дурья башка? Говорят тебе, чуть приподымет его главный наш!
Остальная братва спустила с Ынсу штаны. Я даже представить себе не мог, что они собираются вытворять. Ынсу, словно рыбка, которую выловили из аквариума, беспомощно распластался перед ними. Тот тип, кого назвали главным, горделиво оттопырил указательный палец и, потрясая им в воздухе, проговорил:
– Вот этим одним пальцем!
Ничего не видящий брат звал меня. А сволочь приставила свой палец к члену Ынсу и начала им трясти. В голосе Ынсу, зовущего меня, гласные с согласными начали перемешиваться, превращаясь в нечленораздельные крики. Его член начал набухать, а приглушенные взволнованные вопли толпы лишь усиливали его возбуждение. Спину лежащего перед ними, словно рыба, двенадцатилетнего Ынсу стало потряхивать. После чего апогеем всей этой сцены изверглась беловатая сперма. В тот момент его тело почти наполовину зависло в воздухе. Удерживающие меня за руки отвлеклись, гогоча над Ынсу, я воспользовался этим, вырвался и кинулся на мразь, называвшуюся главным, и не задумываясь вцепился ему в горло. Если бы надзиратели тогда не подоспели, я бы убил этого гада. Охранник меня оторвал и потащил к выходу. Пока меня волокли, я оглянулся и увидел, что Ынсу отрешенно лежит с широко распахнутыми глазами, уставившись в пустое пространство, а по его щекам текут слезы. То, что меня хорошенько отколотили, это ерунда, как и не беда внесение пункта «избиение» в мою личную историю. Представляя, как эти твари будут измываться над незрячим братом, который остался с ними один, я, казалось, сходил с ума. Я выл как зверь.
Глава 10
Встречам нашим пришел конец, а я так и не успела спеть Юнсу гимн. Тетя расстроилась, но я решила – на этом хватит. Скоро должны были начаться лекции в университете, да и дел невпроворот – убеждала я себя и тетю.