Александровскую ленту министру одолжил граф Петр Толстой, но как быть с мундиром? Евграф Комаровский, адъютант цесаревича, еще не успел отправить свои вещи. Они с Балашовым были почти одних лет, вот только мундир высокого и стройного Евграфа Федотовича с трудом налез на кряжистого и плотного Александра Дмитриевича. Пообещав как можно меньше есть в дороге, Балашов взял с собой трубача, казаков для охраны и с рассветом уехал.
Казаки редко вступали в перестрелку, отделываясь несколькими выстрелами. Они появлялись ниоткуда, точно из воздуха, то с одного фланга, то с другого, а порой даже и с тыла, раззадоривали гусар, пытавшихся захватить их в плен, ловко отбивались пиками, вертя их перед собой за древко и отражая сабельные удары, а потом удирали врассыпную на своих низкорослых, но быстроногих лошадках, завлекая преследователей в смертельную засаду.
Там и сям к небу поднимались столбы темно-серого дыма: русские сжигали магазины с провиантом. Пока французы у Ковны наводили мосты на опорах, строили хлебные печи и укрепления для защиты складов, оборудовали госпиталь, польский авангард продвигался вперед по местам, больше напоминавшим кладбище: вытоптанные поля, срубленные деревья, разгромленные хаты без крыш, дверей и лавок, пустые хутора, безлюдные поселки… Лишь изредка мелькнет вдали крестьянская семья, бегущая к лесу, гоня перед собой скотину, и тотчас скроется за деревьями.
Звуки труб и барабанов возвестили зорю. Ночная тишина сменилась утренними шумами: командами разводящих караулы, лязгом затворов, дребезжанием артельных котлов, которые везли на скрипучей телеге к реке за водою, потрескиванием дров в полевых кухнях. Из Вильны долетал на Погулянку унылый звон колоколов, сзывавший на молитву встревоженных жителей. От Антоколя по почтовому тракту тянулись телеги, нагруженные деньгами из губернского казначейства, под охраной двух взводов пехоты. Их обгоняли гвардейские части и армейские корпуса, шагавшие на восток вместо запада; все гвардейские полки было решено передать под командование князя Багратиона.
…В Свенцяны прибыл гонец от графа Салтыкова, председателя Государственного совета, сообщавшего о том, что французский посланник Лористон вручил ему ноту с объявлением войны. Лицо Александра осталось бесстрастным. Барклай-де-Толли прислал ординарца с запиской: «Не хочу отступать, пока достоверно не узнаю о силах и намерениях Наполеона. Не видя перед собой превосходного неприятеля, не почитаю нужным отходить назад». «Когда увидит, будет поздно», – подумал про себя государь. Ординарец повез обратно приказ о ретираде.
Вымокнув до нитки под внезапным ливнем и чуть не растянувшись в грязи, Шишков прибежал в еврейскую корчму с земляным полом, где ему отвели квартиру. Из-за ненастья стало темно, пришлось зажечь сальную свечу на столике у окошка, и на свет тотчас сбежались тараканы. Примостившись на трехногом табурете, Шишков отщелкивал пальцами прусаков, которые падали сверху на бумагу, и переводил с немецкого пространную бумагу, написанную пруссаком Фулем для напечатания в «Русских ведомостях». Это было уведомление о вторжении неприятельской армии, расположении русских армий и причинах их отступления. Те места, которые могли привести читателей в уныние, Шишков выбрасывал или заменял призывами верить в силу русского оружия и уповать на Бога. В окно поминутно стучали солдаты, требуя пустить их в корчму. «Подите прочь! Здесь стоит генерал!» – отвечал им Шишков, продолжая свою работу.
…Все городские ворота Вильны баррикадировали; обывателям было велено сидеть по домам и не шататься по улицам без дела. Улицы опустели, лавки закрылись, окна заслонились ставнями; люди притаились за ними, как крысы в норах, запасшись провизией, вслушиваясь в тишину и призывая избавление от пытки неизвестностью. Что это? Пушки?! Нет, похоже – гроза…
Флигель-адъютант Сергей Волконский мчался проселком на походной почтовой тройке, не зная наверное, что ждет его впереди. Государь вручил ему пакет для передачи генералу Платову в Гродне и приказал уничтожить бумаги в случае пленения. Странный приказ: если он попадет в плен, то когда успеет сжечь пакет? А если уничтожит заранее, то с чем приедет к Платову?
Встреченный с радостью ливень скоро смыл ее дочиста. Потоки воды низвергались с небес до самого вечера, заменив одни мучения другими. Все дороги развезло, повозки застревали в колеях, солдаты оскальзывались, падали, выбивались из сил. А тут еще лошади начали дохнуть одна за другой. На протяжении всего двадцати верст от Ковны адъютант Наполеона насчитал не меньше двенадцати сотен лошадиных трупов с оскаленными зубами и вытянутыми в последней судороге ногами, хотя множество солдатских команд, закрыв лицо платками, уже целые сутки махали лопатами, копая для них могильники. Никто не мог объяснить, в чём причина этой беды. В том ли, что из-за нехватки фуража лошадей выгоняли пастись в поля, щипать невызревший хлеб?