Нашествие 1812

На выровненной и вычищенной площади губернатор распорядился высадить деревья, чтобы в будущем устроить там место для прогулок. Пока же публика направилась в городской сад и заняла места в амфитеатре, откуда открывался вид на широкий плац. Пехота и кавалерия стреляли в цель напоказ, вольтижеры бегали взапуски; Брониковский выдал победителям денежные призы. Под конец в небо запустили воздушный шар, гондола которого была наполнена стихами, сочиненными местными жителями и прославлявшими Наполеона. А Ян Ходько написал целую комедию в стихах: «Освобождение Литвы, или переправа через Неман 23 июня», которую представили в восемь часов вечера в театре.

Автор, известный своей доблестью, разносторонними талантами и патриотизмом, был встречен громом аплодисментов; при появлении в ложе Брониковского все встали и громко воскликнули: «Да здравствует Наполеон, избавитель Польши». В главных ролях были заняты сам Ходько с женой и Игнатий Монюшко, остальные роли также исполняли любители – знатные дамы и офицеры, однако со своей задачей они справились превосходно, пьеса шла под почти непрерывные рукоплескания зрителей. Наибольший восторг вызвал зрелищный финал с живыми картинами. В глубине сцены явился подсвеченный транспарант, в центре которого сияло солнце с буквой N; к нему летела богиня Славы. В белоснежных облаках парили французский и польский орлы, державшие в клювах свиток с надписью «Polonia restaurata»[22]; из туч под ними блистали молнии, а в самом низу картины лежали убитые русские и азиаты с луками и стрелами. Гений Разума коснулся зажженным от солнца факелом гроба Родины, крышка отверзлась, Родина воскресла. Ее голубые одежды были покрыты польскими орлами и литовскими погонями, на голове у нее была королевская корона, в руках – скипетр. Несколько знатных дам пропели хором куплеты о благодарности поляков великому Наполеону, возвращавшему им родные стены, а госпожа Юдицкая, урожденная княжна Радзивилл, произнесла монолог воскресшей Родины:

– Услышьте голос матери, поляки!
Придите, старики – вы помните меня!
По чьей вине лежала я во мраке?
Признайтесь детям, голову склоня!
Не сила чуждая – раздоры погубили
Обычай праведных и доблестных мужей!
Предатели страну свою зорили,
Радея о себе, но не о ней!
Пусть их злодейство станет вам уроком,
И вас в объятья снова я приму.
Очистившись в мучении жестоком,
Мечом из света разгоните тьму!

Билеты в партер и на балкон стоили по рублю серебром; весь сбор от представления предназначался для минских военных госпиталей. Получив распоряжение открыть еще два госпиталя на две тысячи коек каждый, в Минске и Борисове, Брониковский завел особую книгу для пожертвований, первую запись в которой сделала княгиня Радзивилл, передавшая безвозмездно тридцать бочек ржаной муки, две бочки крупы, десять волов и двадцать баранов. Но этого было очень мало. За четыре дня до праздника в «Ежедневной минской газете» напечатали письмо редактору от какого-то приезжего поляка, который из любопытства осмотрел госпитали для раненых французских солдат и вышел оттуда с чувством гнева и возмущения. Постели были жестки, убоги и грязны, самый вид их вызывал отвращение, лекарств, бинтов и корпии не хватало. Стыд и позор! Так-то мы выражаем благодарность нашему избавителю?.. Деньги от продажи билетов и программок собирались потратить на одеяла, простыни и матрасы.

С наступлением темноты вспыхнула великолепная иллюминация. На фасаде дома генерал-губернатора появились огромные триумфальные ворота, украшенные транспарантом с изображением Марса в колеснице, гнавшего перед собой Страх. Отдельная картина на балконе изображала белого польского орла с подписью из оды Горация: Nec viget quidquam simile aut secundum – «Кому нет ни подобия, ни сходства». На колоннаде дома интенданта поместили картину с Кастором и Поллуксом, сидевшими верхом; на щите одного был французский орел, на щите другого – польский, а сверху можно было прочесть французское двустишие:

Au milieu des combats, dans une paix profonde,
Ils seront en tout temps les modèles du monde.[23]