Наши беседы

Выслушивая все приводимые против Николая Петровича доводы, я опровергал их, как мог. Говорил, что если Ташкентская церковь и не избрала его своим пресвитером, то единогласно выразила ему доверие быть благовестником по Средней Азии и Казахстану. «Не знаю, как тебя, Михаил Иванович, теперь, после стольких лет отсутствия, если бы довелось, избрала бы или не избрала Кишиневская церковь своим пресвитером? – отметил я. – Тем более, после того, как она разделилась. Что касается резкости и грубости, то скажу, что не нужно было, Дмитрий Васильевич, его до этого доводить. В Средней Азии от него никто ничего подобного не слышал и не слышит. Про детей вы говорите? – продолжал я. – У него четверо членов церкви. А у кого из нас все дети верующие? Или Елизавета Андреевна плохая? Пережили бы наши жены столько, сколько она пережила, не знаю, что бы с ними случилось…».

Одним словом, на меня давили со всех сторон, и я защищался один против пяти. Но не дал согласия на вывод из Совета Церквей Николая Петровича Храпова. Я подчеркнул, что все среднеазиатское братство доверяет ему представлять их в Совете Церквей и никого другого взамен его не пошлет. Тогда братья постучали в дверь соседней комнаты, и оттуда вышел Николай Петрович. Увидев его, я испугался. Он был измученный, осунувшийся, бледный… Увидев меня, он улыбнулся. Ему сказали, что пока что все остается по-прежнему. Закончили молитвой и разъехались.

Мы поехали с Н. П. Храповым в аэропорт Домодедово. Летели самолетом в Ташкент. Сидели рядом. Я дремал, а он никак не мог удобно приспособиться в кресле и тяжело вздыхал. Когда объявили снижение, перед посадкой я ему тихо говорю: «Вы знаете, что над вашей головой занесен меч и его осталось только опустить?» Он ответил: «Знаю. Они пригласили Петренко, и он сделал свое дело. Им нужен был еще авторитетный свидетель. Но у них сорвалось». Я проводил Николая Петровича до дома.

Следующее совещание Совета Церквей было назначено в г. Шахты Ростовской области через два месяца. Мы приехали с ответственным служителем по Фрунзенскому объединению, братом П. Г. Петкером. Хозяева дома сказали, что место проведения совещания изменили, и они не знали, где теперь будет совещание. Мы прождали трое суток в надежде, что за нами приедут и заберут нас, но, не дождавшись, с тяжелым сердцем уехали домой.

По пути мы заехали в Москву, встретились с П. В. Румачиком, от которого узнали, что совещание проходило в Ленинграде и что о перемене места нам просто забыли сообщить. Мы напомнили, что уже не в первый раз о нас «забывают» и мы зря теряем время. Но если мы расскажем об этом своим братьям, то не знаем, что будет…

Петр Васильевич рассказал нам о повестке дня совещания (о Николае Петровиче – ни слова). Однако мы были уверены, что место проведения совещания переменили специально из-за нас.

Вскоре я встретился в Ташкенте с Николаем Петровичем. Он рассказал, что без среднеазиатских братьев Совет Церквей окончательно с ним расправился. «Тот меч, о котором ты, Юрий Федорович, говорил, они опустили».

Я пригласил троих ответственных служителей по объединениям и попросил Николая Петровича в их присутствии рассказать все подробно. Он рассказал, что братья объявили ему, что он больше не член Совета Церквей: «Тебя избрали благовестником в Средней Азии, вот там и работай». Я спросил: «А на совещания Совета Церквей с благовестниками я могу приезжать?» М. И. Хорев ответил: «Это твое дело. Хочешь – приезжай, хочешь – не приезжай».

Николай Петрович сообщил нам, что братья запретили ему рассказывать об этом в Средней Азии. Он ответил им, что работает с братьями и не может не открыть им всего. Он рассказал нам, какими грязными словами оскорблял его один из членов Совета Церквей. Мы ужаснулись.

Еще он открыл нам, за что братья Совета Церквей стали преследовать его после встречи с подпольным председателем в 1976 году. Он написал Г. К. Крючкову и в Совет Церквей записку, в которой изложил 11 пунктов обличений и претензий к ним. Когда братья прочитали эту записку, то Д. В. Миняков сказал: «Если эта записка попадет кому-либо в руки, то она, как атомная бомба, взорвет весь Совет Церквей. У тебя, Николай Петрович, есть копия этой записки?» – «Да, есть», – ответил Н. П. Храпов. «Ее надо немедленно сжечь, – сказал Д. В. Миняков. – Тебе разве не жалко братство? Мы все написанное тобой учтем и будем дружно продолжать работать. Давай копию сюда». – «Я вынул, отдал им, и они сожгли. Затем помолились и разъехались. Я поверил братьям, что они не будут больше меня преследовать. Теперь же я увидел, что обманулся. Я восстановил в памяти и на бумаге все эти 11 пунктов и знакомлю вас с ними, чтобы вы знали все, если со мной что-то случится». И Храпов зачитал нам записку. Это было летом 1979 года.