Наши беседы

По истечении срока Николаю Петровичу еще добавили пять лет. В 1945 году он принял зимой, в проруби, крещение. Это послужило новым зарядом к еще более ревностному служению Господу, и он, с сильным пламенем в груди и с присущей ему неиссякаемой энергией, начал проповедовать окружающим о дарованном ему спасении.

По окончании второго срока Николая Петровича оставили в ссылке на Колыме. Через брата Н.А.Короткова (Женю Комарова) он познакомился заочно, с сестрой из г. Ташкента Елизаветой Андреевной Чикашкиной (Наташей Кабаевой). В 1946 году Николаю Петровичу начальство предоставило отпуск, и он смог поехать в Ташкент, где вступил с Елизаветой Андреевной в брак. Елизавета Андреевна сделалась его верной подругой и неутомимым помощником на всю многострадальную и трудную жизнь.

Затем молодые Храповы возвращаются для отбывания продолжающейся ссылки на Колыму. В 1947 году Николай Петрович освобождается, и они поселяются в Ташкенте. В 1949 году Николай Петрович принимает рукоположение на служение пресвитера.

В дальнейшем Николай Петрович с 1949 по 1955 годы отбывает заключение в Восточной Сибири в г. Ангарске. С1961 по 1964-в Мордовии, в г. Потьмы. С 1966 по 1971 - в Узбекистане, в г. Бухаре. С 1980 по 1982 годы - на полуострове Мангышлак в г. Шевченко, где и отошел в вечность. Всего он пробыл в неволе за Слово Божие 29 с половиной лет.

Елизавета Андреевна, терпеливая и стойкая подруга жизни Николая Петровича, родив и воспитав шестерых детей и пережив много бурь, не выдержала последнего удара и через месяц после ареста мужа слегла. Ее ударил паралич, и 22 апреля 1980 года она отошла в вечность. Только через два месяца после похорон Николай Петрович узнал в Карагандинской тюрьме о смерти жены. Это окончательно подорвало его и без того весьма слабое здоровье.

5 ноября 1982 года дети Николая Петровича по тревожным письмам отца находились у проходной лагеря г. Шевченко и просили свидания с больным, но свидания им не дали. После долгих и безрезультатных просьб они уехали домой ни с чем.

Вскоре после их уезда, 5 ноября 1982 года, в 11 часов вечера в результате повторившегося инфаркта, сердце Николая Петровича Храпова перестало биться.

С большими трудностями тело покойного было взято из лагеря и в цинковом гробу переправлено в г. Ташкент. Со всех концов страны съехались родные и друзья, чтобы отдать последний долг покойному. 13 ноября тело Николая Петровича после траурного богослужения в молитвенном доме церкви ЕХБ на Рисовой, в которой он много трудился, было вынесено и похоронено недалеко от могилы Елизаветы Андреевны Храповой.

"Как жаль, что все гаснут прекрасные свечи, талант за собой унося!"

Несомненно, вся жизнь Николая Петровича Храпова была постоянной и отчаянной борьбой со штормами, подводными и надводными течениями и скалами. Это он хорошо отобразил в одном из своих первых стихотворений "Буря":

Буря лохмотьями сизыми дробится,

Мокрою пылью лицо обдает;

Воет, лютует и яростно злобится,

Грудью о скалы высокие бьет.

Мглой беспросветною небо лазурное

Ты закрывала не раз предо мной.

И под ногами громады ажурные

Стелешь коварно могучей рукой.

Знаю тебя я, волною холодною

Многих в пучину с собой унесла,

Многих, лютуя, в утробу голодную,

Знатных, великих и сильных свела.

Борьба Николая Петровича Храпова с житейским морем - это не судьба жалкого суденышка без руля и ветрил, бросаемого по воле ветра, как щепку, а борьба могучего пловца, уповающего, что скоро пройдет гроза и он выйдет победителем:

Я не герой и не стану хвалиться,

Но под ногами моими - скала!

Не перестану с тобою я биться,

Как бы ты зла и грозна не была!

Если и дрогну я сердцем порою,

Непобедим подо мною утес.

Силен Он бурю любую к покою

Властно призвать. Его имя - Христос!

С этим Утесом в одном монолите

Слит я, не страшен седой океан,

А над собой, в бирюзовом зените,

Вижу я чудный, святой Ханаан.

И все же Николай Петрович порой сильно уставал, и тогда глубокие вздохи и стоны вырывались у него из груди:

Да, я устал от всего пережитого,

Стой же! Уймись хоть на долю минут.

Дай мне забыться! Да сердца разбитого

Раны забыть мне тебя не дают.

Ты нанесла их своими таранами,

Силясь меня навсегда погубить!

Но не иначе, как этими ранами,

Смог я подобным Распятому быть.

Смолоду знаю, стихия, тебя я.

Битва с тобою дана мне в удел.

Вся ты от лютости стала седая,

Да уж и я-то с тобой поседел.