Наши космические пути

Верный своему обыкновению, Константин Эдуардович послал молодым энтузиастам свои книги по ракетной технике. Его московский корреспондент сообщает, что книги читаются нарасхват, что секция преобразована в Общество межпланетных сообщений и решила заняться разработкой проекта самолета с реактивным двигателем и ракетой «для полета вверх на 100 верст». Москвичи настойчиво приглашают Константина Эдуардовича приехать в Москву, чтобы прочитать публичную лекцию в Политехническом музее о ракетах и межпланетных сообщениях.

Циолковский болен. Приехать он не может, и вместо него в Политехническом музее выступает профессор М. Лапиров-Скобло, видный советский ученый, один из авторов проекта ГОЭЛРО. На следующий день Константину Эдуардовичу отправляют письмо, лучше чем что-либо другое рассказывающее ему, как воспринимаются теперь, в годы Советской власти, идеи покорения космоса. Не могу не процитировать небольшой отрывок из этого письма, ставшего сегодня документальным свидетельством давно ушедших дней...

«Уважаемый Константин Эдуардович! Наш вчерашний вечер, посвященный межпланетным путешествиям, прошел с чрезвычайным успехом. Билеты были распроданы задолго до начала лекции, и администрация музея была вынуждена вызвать наряд милиции, чтобы удержать ломившуюся публику. Имевшаяся у нас литература (преимущественно Перельман) была распродана моментально: очень досадно, что мы не имели Ваших работ...»

К сожалению, этот первый союз межпланетчиков просуществовал недолго. Но тем не менее нельзя не отметить, что в этом деле на добрых полдесятка лет советские ученые опередили ракетчиков всех других стран мира.

Наука и вера в бога несовместимы

Под таким названием в предпасхальные дни 1928 года калужская газета «Коммуна» опубликовала беседу с Константином Эдуардовичем Циолковским. Долгое время эта статья была намертво погребена в тяжелом ворохе газетных подшивок, скопившихся за 32 года. И вряд ли удалось бы рассказать на этих страницах об этой беседе Циолковского с корреспондентом «Коммуны», если бы ее не отыскал в толще газетных напластований человек, много потрудившийся над исследованием творчества Циолковского.

Валентин Андреевич Брюханов не дожил до того дня, когда увидела свет написанная им книга «Мировоззрение К. Э. Циолковского и его научно-техническое творчество». В этой интересной книге много новых материалов о Циолковском. Есть в ней ссылка и на номер «Коммуны», где была напечатана ранее неизвестная статья Циолковского.

Статья, разыскать которую по ссылке в книге В. А. Брюханова не составляло труда, невелика, но ценность ее огромна. Ведь она — точное свидетельство отношения Циолковского к религии, к вере в бога. Пролежав тридцать с лишним лет в библиотечной тиши, статья не только не потеряла остроты, а напротив, приобрела новую силу. Ведь в наши дни, когда человек проник в космическое пространство, религия отчаянно изворачивается, пускается на всевозможные уловки, чтобы отстоять свои позиции. Церковники умудрились даже создать «теорию непрерывного творения», суть которой заключается в том, что бог передал людям мир в незаконченном виде, предоставив им возможность завершить свое творение.

В свете таких, с позволения сказать, теорий, особенную ценность приобретает непримиримая атеистическая направленность беседы Циолковского «Наука и вера в бога несовместимы».

«Что прежде всего понимать под верой в бога? — начал Константин Эдуардович. — Темная неразвитая крестьянка богом считает картину — икону. Другие под богом подразумевают бессмертного старца, восседающего на облацех. Третьи считают богом доброе начало в жизни, определяющее нравственные правила человека. Вообще каждый представляет бога по-своему и по-своему верит в него.

Таким образом, бог есть порождение человека. Человек создал представление о боге, чтобы посредством его объяснить то, что не может еще объяснить разум, и чтобы иметь надежду на лучшую жизнь, которая-де зависит от божества.

Но это средство несовместимо с наукой, которая основывается на достоверных знаниях.

Чем мой разум отличается от науки? Наука есть знания, тысячелетиями накопленные даровитейшими людьми. А я у них учился, постигал эти знания, и разум мой их содержит и то еще, что я сам вложу в науку. Мой разум не оставляет места для веры в необъяснимое, для веры в сверхъестественное существо. Тем более он враждебен всей религиозной мишуре — почитанию бога, обрядам, служителям культов.

Через сто лет мои теперешние знания окажутся уже недостаточными и, быть может, неправильными. Но в этом я неответственен, я признаю все то, что достоверно сегодня, и в этом состоит научное мировоззрение. Повторяю: оно несовместимо с верой в бога/

К сожалению, приходится говорить о том, что среди нашей интеллигенции еще значительно распространена вера в бога, вера в сверхъестественное, то есть признание области, не известной науке, не объясненной ею...