Наши тонкие струны

С этими словами он расталкивает всех троих и выбирается в прихожую. Никто его не останавливает.

Дверь за ним захлопывается с грохотом, и бывший герой с гордо поднятой головой шествует вниз по широкой лестнице. При нем – сумка с вещами и ключ от дачи в «Лисьем Носу». А еще он забрал «Гибсона» в жестком кейсе. Плох тот подарок, который нельзя отдарить обратно.

Конечно, если ты прирожденный мерзавец.

063. Больше ничего

Следующим утром мама и дочка сидят на кухне за чаем. Им надо много рассказать друг другу, но они не спешат.

Странно: им стало легче.

Прежняя жизнь закончилась. Прежние люди – исчезли. Но не потому, что отношения превратились в проблему. Просто приходит время, и ты из них вырастаешь.

Ты становишься другой, а эти люди – нет.

Они не растут. Они… трансформируются.

Как вышло, что симпатичный парень, который любил море и музыку, превратился в отвратительного жирного гада? В преступника и абьюзера? Неужели все мы, красивые и молодые – всего лишь личинки мерзких навозных жуков, которыми станем в старости?

– Он всегда был злым, – говорит мама, и дочка понимает, о ком это. – До поры до времени это кажется нормальным… ты же знаешь, что злой – значит сильный… к тому же он нападает не на тебя, а на других. Он как будто защищает территорию. Поначалу это даже забавно.

– А потом?

– Потом прилетает и тебе. Раз за разом сильнее. Тем более что бить своих приятнее и легче, чем чужих. Ну, а ты… ты же не хочешь терять то, что еще недавно казалось таким ценным…

Мать рассеянно вертит в руках чайную ложку – старинную, серебряную, с монограммой на плоской ручке. Они остались от бабушки. Раньше у них в семье было много таких ложек. Не так давно отчим отнес их в ломбард, осталось всего две или три.

– Ты учишься быть гибкой, – продолжает мама. – Если ты не прогибаешься, тебя ломают. Выбрасывают. И… находят себе другие игрушки.

При этом слове Крис мрачнеет. Но и молчать не хочет.

– Куда бы он тебя выбросил, этот козел. Квартира-то наша.

– Выбросить можно по-разному. Кто-то уходит из дома. А кто-то внутрь себя. Или в работу. Или еще куда-нибудь.

– Ну да. Я же помню… в последнее время мы тебя и дома-то не видели…

– Прости. Наверно, это было неправильно. Получается, я вас как бы оставила… на него. А он…

Крис склоняет голову.

– И ты меня прости, мама. Ты, наверно, думаешь, что у нас с ним что-то было… серьезное… Наверно, ты должна меня ненавидеть.

– Я тебя всегда буду любить, – говорит мама. – И ты ни в чем не виновата. Я же знаю его… даже лучше, чем ты. Еще по школе помню. Парень с гитарой, в белых кроссовках, и как раз в мореходку собирался поступать. Все девчонки на него вешались. Кроме меня. Его это, помню, бесило.

– А потом ты встретилась с отцом? И все было хорошо? Зачем вы разошлись, не понимаю.

– Ты просто не помнишь.

– Почему? Это Макс не помнит. Я же старше. Я помню: у него тоже были длинные пальцы… такие сильные… Он был добрый. И песни пел красивые. Не по-русски, но мне нравилось.

– Вот и допелся, – вздыхает мама.

– В смысле? Ты про это не рассказывала.

– И не расскажу. Он уехал, а мы остались. В общем, все это в прошлом. Все хорошее лучше вовремя забывать, чтобы потом не было больно. Удалять из памяти.

Несколько мгновений Крис размышляет над этими словами.

– Неправда, – говорит она потом. – Хорошее надо помнить. Тогда и дерьмо всякое к тебе в мозги не влезет. Вот я, например… Я про все хорошее, что случилось, себе в заметки записываю. Даже про тех парней, с кем… встречалась… Только не смейся.

Тут она немножко краснеет. Мама гладит ее по непокорным рыжим волосам:

– Зачем же смеяться? Могу себе представить эту хронику. Кстати, что у тебя с тем мальчиком? С Сергеем, я правильно запомнила?

– Больше ничего, – честно отвечает Крис.

– А как дела у Маши?

– Н-не знаю. Она поехала к себе домой… в общагу… Прислала мне сообщение… вроде как у нее все в порядке.

Мать смотрит на дочку очень внимательно.

– Ты уверена?

Крис не отвечает.

– Или тебе уже все равно?

Крис хлопает глазами.

– Тебя предал парень, и ты решила отыграться на слабых? Понимаю. Это так по-человечески.

Крис снова краснеет. Конечно, она никогда не ставила вопрос именно так. И лишь когда это сделала мать, формулировка оказалась совершенно убийственной. Да, получается, она бросила Машку на произвол судьбы. Бросила свою лучшую подругу. Единственную и неповторимую. Бросила из-за парня, который бросил ее.

Просто безумие какое-то.

– Давай-ка сделаем вот что, – говорит мать. – Площадь у нас с сегодняшнего дня освободилась. Пусть Маша пока поживет у нас. Так всем спокойнее будет. Как говорится… мы в ответе за тех, кого пролечили.

– Мама! Ты просто золото. Как хорошо, что ты… снова такая.

– Всегда золотой была, – мама не подает вида, что ей приятно. – Как до сих пор в ломбард не сдали, сама не понимаю. Звони быстро своей подруге. Если… не хочешь опоздать.

– Да что ты, – пугается Крис.

– Я, к твоему сведению, врач-невролог. И ее клиническую картину я хорошо помню. Ты вот не догадалась эпикриз из больницы заказать, а мне по старой дружбе прислали.

Крис берет в руки телефон.