Наши в Хогвартсе (продолжение) (СИ)

Эйлин боялась встретиться с мужем взглядом, но одновременно испытывала непреодолимое желание сделать это. Когда она смогла заставить себя заглянуть в эти устремлённые сквозь пространство, холодные, ничего не выражающие глаза, Северус на миг поймал её взгляд и тяжело прикрыл веки тем знакомым, привычным, успокаивающим движением, каким делал это всегда, давая знать, что понимает её. Лишь на долю секунды в этом взгляде промелькнула такая боль, от которой Эйлин забыла, что ей нужно бояться за себя. Выдержит ли он зрелище её боли и унижения? Не придётся ли ей увидеть, как он сойдёт с ума от бессильной ярости и невыносимого страдания? Эйлин судорожно сглотнула и отвела взгляд.

Слева от неё на таком же мраморном столе так же, как и она, лежала обнажённая и распятая Джинни. Было заметно, что ей не удалось совладать с охватившей её паникой. Джинни трясло, её голова металась по столу, а тело непроизвольно пыталось вырваться из невидимых пут, теряя силы в этой бесполезной борьбе. Казалось, самообладание покинуло её вовсе. Стоявший на возвышении перед ней Гарри, так же прикованный к столбу, как и Северус, пытался поймать её взгляд и помочь ей совладать с собой, но это ему не удавалось. По его лицу было понятно, что он тоже деморализован и попытки держать себя в руках даются ему с большим трудом.

Со своего места Эйлин не могла видеть лежащую в таком же положении, как и она, Гермиону. Зато ей было прекрасно видно Рона. Его лицо было застывшим и неподвижным, но на этой маске, в отличие от маски Северуса, читалась целая гамма чувств — ненависть, отчаяние, боль… Взгляд Рона блуждал от Гермионы к Джинни, а грудь тяжело вздымалась от разрывавших его эмоций.

Помещение, в котором они находились, не было тем знакомым Эйлин и Северусу залом для собраний, в котором они успели побывать. Оно казалось значительно большим, хоть Эйлин и не могла видеть его всё целиком. Кроваво-красные стены, между окнами полуколонны из чёрного мрамора, сами окна, занавешенные чёрным крепом — всё создавало гнетущую атмосферу, в которой смерть была замешана на похоти и возбуждении и будто сама возбуждала похотливое желание убивать медленно и мучительно, наслаждаясь процессом вплоть до получения оргазма. Казалось, этот зал создавался для удовлетворения бурных фантазий кровавого садиста-маньяка, помешанного на сексуальном насилии. По телу Эйлин пробежала невольная дрожь, но она постаралась взять себя в руки. Нельзя показывать свой страх. Никому — это она понимала чётко.

Чуть приподняв голову и заглянув за столб, к которому был прикован неизвестным заклятием Северус, Эйлин увидела толпу людей, одетых в тёмные, по большей части, чёрные мантии. Освещение этого зала было сосредоточено на той его части, где находились пленники. Зрителей окутывал полумрак, поэтому Эйлин не смогла разглядеть отдельных лиц. Все они сливались в какое-то смутное подобие одной уродливой, злобной личины, напряжённо застывшей в ожидании предстоящего действа. Толпа эта хранила гробовое молчание, что казалось совершенно неестественным для такого количества людей. Тишина была гнетущей. Казалось, зрители, собравшиеся в этом зале, объединённые общей идеей, сами боятся того, что происходит здесь и сейчас. Боятся и одновременно наслаждаются этим страхом, впитывая его и заряжаясь его энергией, усиливая её и превращая в плотную завесу из чего-то жуткого, завораживающего, потустороннего…

Эйлин, Джинни и Гермиона не могли видеть того, что происходит позади них. Зато это прекрасно видели Гарри, Северус и Рон. Прямо перед ними, футах в пятнадцати, на ярко освещённом возвышении, так, чтобы было видно всем зрителям в зале, располагалось роскошное ложе. На нём с царственным видом и выражением торжества на лице восседала Аманда Флинт, одетая в полупрозрачную, чёрную с золотым мантию на голое тело, наполовину скрывавшая её прелести и делавшая её невероятно сексуальной. Зловещая обстановка и фанатичный блеск в глазах Аманды делали её похожей на настоящую злобную ведьму — жрицу любви, опасную и соблазнительную, в которой страсть и смерть неотделимы друг от друга. Рядом с ложем стоял небольшой стол. Стоявшие на нём предметы были накрыты чёрной тканью, скрывавшей их от присутствующих.

Но вот полумрак, окутывавший зрителей, разразился дружным вздохом, по которому Эйлин поняла, что что-то в окружающей обстановке изменилось. Вздох этот прокатился по толпе явственно ощутимой волной восхищения и благоговения и замер, вновь сменившись гробовой тишиной, в которой теперь вместо ожидания ощущалось напряжённое внимание. На помост вышел Уолтер Шафик.