Наши за границей

— Теб хотлось, чтобъ все это произошло, ты искалъ этого, ты нарочно лзъ на дикихъ. У тебя только и разговора было, что о дикихъ. Радъ теперь, радъ, что такой скандалъ вышелъ. — говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.

— Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индйку зонтикомъ по голов,- отвчалъ тотъ.

— Да, хватила, но я хватила за дло. Какъ она смла къ теб лзть! Вдь лзла цловаться съ тобой, вдь она облапливала тебя. Будто я не видла! И главное, при жен, при законной жен, мерзавка, это длаетъ.

— Да почемъ она знала, что ты моя жена?

— А! Ты еще хочешь защищать ее? Tu радъ былъ, радъ, что она съ тобой обнималась и цловаться лзла! Ну, да, конечно, ты искалъ этого, ты самъ лзъ на это. Жаль, что я вмст съ ней и тебя зонтикомъ по башк не откатала.

— Вовсе я не того искалъ и не на то лзъ. Очень мн нужно обниматься и цловаться съ грязной, вонючей бабой! Отъ нея лукомъ такъ и разило.

— Молчи. Вы любите это. Вамъ какая угодно будь грязная и вонючая баба, но только-бы не жена.

— Ахъ, Глаша, Глаша, какъ ты несправедлива! Я просто хотлъ покормить эту индйку остатками гуся. Никогда я не видалъ, какъ дятъ дикіе, хотлъ посмотрть — и вотъ…

— Ну, довольно, довольно! Дома ужъ я съ тобой поговорю! Пойдемъ домой!

— Ты, душечка, прежде успокойся, приди въ себя. Нельзя въ такомъ вид хать домой. Зайдемъ прежде вотъ въ ресторанчикъ. Тамъ есть наврное уборная, и ты поправишься, приведешь Въ порядокъ свой костюмъ, потомъ мы выпьемъ чего-нибудь холодненькаго… — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену.

— Чтобы я посл этого скандала да пошла въ ресторанъ! Да вы съ ума сошли! Ужъ и здсь-то съ нами вс лакеи смются, а тамъ-то что будетъ!

— Не станутъ они тамъ смяться. Здсь они смются просто сгоряча. А поразмысливъ, они очень хорошо поймутъ, что это не скандалъ, а просто недоразумніе. Зайдемъ, Глаша, въ ресторанъ. Ты хоть немножко придешь въ себя.

— И стыда на себя этого не возьму. Какъ я посл этого буду глядть въ глаза прислуг? Вдь вс лакеи видли, какая у насъ была свалка.

— Эка важность! Ну, кто насъ здсь знаетъ! Ршительно никто не знаетъ.

— Нтъ, нтъ, не проси. Домой.

Глафира Семеновна наскоро начала приводить свой костюмъ въ порядокъ. Къ ней подошелъ землякъ, до сихъ поръ разговаривавшій о чемъ-то е гарсономъ ресторана, и принялся ее уговаривать.

— И я-бы совтывалъ вамъ зайти въ ресторанъ и успокоиться. Здсь есть отдльные кабинеты. Можно-бы было отдльный кабинетъ взять. А что вы опасаетесь насмшекъ ресторанной прислуги, то это совершенно напрасно, — сказалъ онъ. — Напротивъ, все сочувствіе на вашей сторон. Я и сейчасъ разговаривалъ съ гарсонами, такъ они возмущены поведеніемъ этой индйской бабенки. Оказывается, что съ вами это уже не первый случай. Были такіе случаи и съ другими. Они разсказываютъ про ужасное нахальство этихъ индйскихъ бабъ. Прежде всего он ужасныя пьяницы и распутницы, и какъ только появляется какой-нибудь мужчина, сейчасъ-же он нагло лзутъ нему съ объятіями и требуютъ абсенту. Гарсоны удивляются, какъ до сихъ поръ полиція не можетъ обуздать этихъ индекъ.

— Нтъ, нтъ, и вы мн зубы не заговорите. Довольно… Домой… — стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Николай Иванычъ! Да что-жъ вы стали! Двигайтесь къ выходу! — крикнула она на мужа.

Николай Ивановичъ поднялъ съ травы пакетъ съ остатками жаркого и медленно направился къ выходу изъ сада. За нимъ шелъ землякъ. За землякомъ слдовала Глафира Семеновна.

— И гд-же эдакіе скандалы происходятъ, что дикія двчонки безнаказанно могутъ лзть на женатыхъ мужчинъ, да еще къ тому-же при ихъ женахъ? Въ Париж. Въ самомъ цивилизованномъ город Париж! — не унималась она. — Ну, хваленый Парижъ! Нтъ, подальше отъ этого Парижа. Слушайте, Николай Иванычъ! Я завтра-же хочу хать вонъ изъ этого проклятаго Парижа, — обратилась она къ мужу.

— Но, душечка, мы еще ничего порядкомъ не осмотрли на выставк. Мы еще не видали художественнаго отдла.

— Чортъ съ ней и съ выставкой!

— Но ты забыла, что въ Луврскомъ магазин заказала себ разные наряды, а эти наряды будутъ готовы только еще послзавтра.

— Завтра-же пойду въ магазинъ и буду умолять приказчицъ, чтобы он мн приготовили все къ вечеру. Къ вечеру приготовятъ, а ночью маршъ домой.

— Побудемъ хоть еще денька три на выставк,- упрашивалъ Николай Ивановичъ.

— Чтобы опять на дикихъ нарваться? Благодарю покорно. Домой, домой и домой.

— Сама виновата. Не слдовало эту бабу зонтикомъ бить. Я и самъ-бы съумлъ отбояриться отъ этой бабы.

— Ты отбояриться? Да ты радъ былъ. У тебя даже въ глазахъ какіе-то дьявольскіе огни забгали отъ радости, — ну, я и не стерпла. Да и какъ стерпть, если при мн, при законной жен, на мужа дикая баба лзетъ!

Глафира Семеновна быстро направилась къ выходу. У выхода, при усиленномъ свт фонарей, Николай Ивановичъ замтилъ, что у ней расцарапана щека и сочится кровь. Онъ сказалъ ей объ этомъ и прибавилъ:

— Приложи къ щек платочекъ. Индйка-то, должно быть, какой нибудь маленькій прыщичекъ у тебя на щек сковырнула, и до крови…

— Плевать! На зло не приложу. Глядите на меня и казнитесь, — отвчала Глафира Семеновна сердито.