Наши за границей. Где апельсины зреют

– Это шулеришке-то? Шулеришке, отнявшему у меня вчера в казино шестнадцать франков из-за Лисабона? Не желаю я, чтобы вы его потчевали, – заговорила Глафира Семеновна.

– Нельзя, Глаша… Мы ему раньше посулили. Тогда не следовало совсем ехать с ним. А уж коли поехала, то чего ж тут!

Мужчины вышли из коляски, чтобы размять ноги. Глафира Семеновна продолжала сидеть. Слез с козел и извозчик и закурил трубку. Трактирщик подал вино. Начали пить.

– Наливай и коше вен руж, – говорил Николай Иванович, кивая трактирщику на извозчика. – Вер пур коше.

Пил и извозчик.

– Votre santé, messieurs et madame… – кланялся он. – Vous êtes les russes… Oh, nous aimons les russes![81]

Выпив вина, он сделался смелее и фамильярнее, подошел к Глафире Семеновне и, извиняясь за причиненную ей вчера в казино неприятность, стал доказывать, что ставку выиграл он, а не она, стало быть, он совершенно справедливо захватил со стола деньги.

– Алле, але… же не ве па парле авек ву…[82] – махала та руками и крикнула мужчинам: – Господа! Да уберите от меня извозчика! Ну что он ко мне лезет!

– Мусью! Иди сюда! Пей здесь! – крикнул ему Николай Иванович, поместившийся уже с Конуриным за зеленым столиком.

– Mille pardon, madame…[83] – расшаркался перед Глафирой Семеновной кучер и отошел от нее.

Снова дорога, то поднимающаяся в гору, то спускающаяся под гору, снова налево роскошные виллы, а направо морская синяя даль. Извозчик, подбодренный вином и фамильярным обращением с ним седоков, еще с большим жаром начал рассказывать достопримечательности дороги, по которой они проезжали.

– Villa Pardon… – указывал он на возводящуюся каменную постройку. – Villa Crenon, Villa Scholtz…

Он даже рассказывал о профессиях владельцев вилл: кто откуда родом, кто на чем разбогател, кто фабрикант, кто банкир, кто на какую актрису разоряется, но его никто не слушал.

– Бормочи, бормочи, мусье, все равно тебя никто не понимает… – проговорил Николай Иванович.

– Очень даже понимаю, – похвасталась Глафира Семеновна. – Но не желаю от извозчика разговоров слушать.

Показалась роскошнейшая вилла с бульваром, с роскошным садом, обнесенным чугунной решеткой. Посреди пестреющей цветами клумбы бил фонтан. Вот и ворота во двор виллы с каменными столбами и резной чугунной перекладиной, обвитыми плющом. У ворот стоял бравый лакей, с непокрытой головой, в синем полуфраке со светлыми пуговицами, в бархатных красных плюшевых коротких штанах и черных чулках и башмаках с пряжками. Он стоял, важно выпятив вперед правую ногу, и курил сигару, пуская в воздух дым колечками. Глафира Семеновна взглянула на лакея и вздрогнула. В лакее она узнала Капитона Васильевича, с которым она, ее муж и Конурин вчера завтракали и играли в зале на сваях. Взглянул на лакея и Конурин, пробормотал:

– Тсс… Вот так штука… Земляк-то наш каким пестрым петухом одет. Скажи на милость, в лакеях служит, а мы-то его…

– А мы его чуть не в графы произвели, в секретари посольства… Женушка моя любезная прямо заявила, что он аристократ, и даже, в первый раз увидавшись, уж под руку с ним по зале порхала, – весь вспыхнув, заговорил Николай Иванович.

– Молчите вы… Вы сами же меня с ним и познакомили! – огрызнулась Глафира Семеновна, слезливо моргая глазами, и крикнула извозчику: – Алле коше! Алле плю вит![84]

Извозчик щелкнул бичом, и лошади помчались. Впереди виднелась высокая гора, и на ней возвышался громадный замок. Подъезжали к Монако. Еще выше, на второй горной террасе, стоял Монте-Карло с его знаменитым игорным домом.

XXIV

Перед самым Монте-Карло извозчик, защелкав бичом, разогнал лошадей. Лошади помчались и минуты через две-три на всех рысях подкатили экипаж к роскошному подъезду игорного дома. Смеркалось уже, когда Ивановы и Конурин выходили из экипажа. Извозчик тоже слезал с козел и, приподняв свою шляпу котелком, просил «пур буар». Николай Иванович начал рассчитываться с ним. Извозчик оказался доволен расчетом, кивнул и, улыбнувшись, сказал:

– Bonne chance, monsieur…[85]

– Глаша! что он говорит? Неужто двух франков на чай ему мало? – спросил жену Николай Иванович.

– Желает счастья в игре.

– А почем он знает, что мы будем играть?

– Ах, Боже мой! да ведь сюда только за этим и ездят!

Извозчик пошел далее и, наклонившись к Глафире Семеновне, даже начал подавать ей советы в игре в рулетку, продолжая улыбаться самым добродушным образом.

– Прежде всего не горячитесь… Но тихо, спокойно… И первую ставку на красную или черную… – говорил он мягким голосом на ломаном французском языке итальянца.

Глафира Семеновна отшатнулась.

– Да он с ума сошел! Вдруг делает мне наставления в игре… – проговорила она, бросив строгий взгляд на извозчика.

– Осади назад, мусью! Осади. Получил на чай – и будет с тебя! – крикнул на него Николай Иванович и тут же прибавил, обратясь к жене: – Сама, матушка, виновата… Якшаешься около игорных столов черт знает с кем. Партнер твой вчерашний по игре. Он тебя за партнера и считает.

– Да разве я виновата, что здесь извозчики шляются во все места, где бывает чистая публика!

Конурин, задрав голову, осматривал вход в игорный дом.