Наши за границей. Где апельсины зреют

– Глаша! не соблазняй! – крикнул Николай Иванович. – Знаю я, к чему ты подъезжаешь!

– Да ровно ни к чему. Надо позавтракать где-нибудь, а с этими билетами так свободно можно это сделать. Зачем же голодом себя морить? Вышел в Монте-Карло…

– Отчего же непременно в Монте-Карло? Мало ли других станций есть!

– Другие станции маленькие, и неизвестно, есть ли на них буфеты, а уж про Монте-Карло-то мы знаем, что там и великолепные рестораны, и роскошные кафе… Выпьете там коньяку, позаправитесь хорошенько.

– Нет-нет. Лучше на какой-нибудь другой станции остановимся. Что нам роскошный ресторан! Колбаса да булка найдется – с нас и довольно. Только отчего мы с собой в запас не взяли колбасы? Ни колбасы, ни вина… Всегда с собой возили, а тут вдруг едем без всего.

– Да ведь ты же отъезд в одно утро скрутил. «Едем, едем…» Вот и едем как на пожар. Монте-Карло-то город, в Монте-Карло-то ежели остановиться, то мы и закусками, и вином могли бы запастись. Остановимся в Монте-Карло.

Николай Иванович вспылил.

– Да что ты с ума сошла, что ли! От этого игорного вертепа мы только уезжаем скорей куда глаза глядят, а ты в нем же хочешь остановиться! – воскликнул он.

– Игорный вертеп… Мы не для игорного вертепа остановимся, а для ресторана.

– Знаем, знаем. А от ресторана десять шагов до вертепа, – сказал Конурин.

– Ах, Боже мой! Да что вы, младенцы, что ли, что не будете в состоянии от игры себя удержать.

– Эх, барынька, человек слаб, и сердце у него не камень.

– Тогда я вас удержу…

– Ты? Ха-ха-ха! – захохотал Николай Иванович. – Да ты самый заядлый игрок-то и есть.

Поезд убавлял ход и приближался к станции.

– Monte-Carlo! – кричали кондукторы, успевшие уже на ходу соскочить на платформу.

– Вот Монте-Карло! Вытаскивайте, господа, скорей саквояжи и подушки, ежели хотите настоящим манером позавтракать, – засуетилась Глафира Семеновна, схватила саквояж и выскочила на платформу.

– Глаша! Глаша! Лучше подальше… Лучше на следующей станции… – говорил жене Николай Иванович, но она снова вскочила в вагон и вытащила оттуда на платформу дорожный баул и подушку.

Стал за ней вылезать на платформу и Конурин с своей громадной подушкой.

– Иван Кондратьич! Ты-то чего лезешь! Ведь это Монте-Карло! – старался пояснить ему Николай Иванович.

– Ничего. Бог не выдаст – свинья не съест. Ужас как есть хочется. Ведь вчера, до глубокой ночи проигравши в рулетку, так мы нигде и не ужинали, так уж сегодня-то хоть позавтракать надо основательно, – отвечал Конурин.

– Я не выйду здесь… Вы как хотите, а я не выйду. Я дальше поеду… Я не желаю…

– Да полно, Николай Иванович, капризничать! Тебя в ресторан поведут, а не в рулетку играть. Выходи скорей сюда.

– Но ведь это же свинство, Глаша, так поступать. Вы оставайтесь, а я уеду.

– Ну и уезжай без билета. Ведь билеты-то у меня.

– Глаша! Да побойся ты Бога…

– Выходи, выходи скорей из вагона. Поезд трогается.

– Это черт знает что такое! – воскликнул Николай Иванович, выбросил на платформу еще небольшой саквояж и плед и выскочил сам из вагона.

Поезд медленно стал отходить от станции.

XXXI

Ручной багаж сдан на станции на хранение. Николай Иванович ворчит, Глафира Семеновна торжествует, Конурин тяжело вздыхает и делает догадки, что́ его жена теперь в Петербурге делает, – и вот они подходят наконец к подъемной машине, втаскивающей посетителей Монте-Карло на скалу, к самому игорному дворцу-вертепу.

– И ведь на какую высоту подняться-то надо, чтоб свои денежки в этой самой рулетке оставить, за поднятие на машине заплатить, а вот лезут же люди, и еще как лезут-то! – говорил Конурин.

– Можно и пешком идти, половина приехавшей публики кругом пешком пошла, но только трудно в гору подниматься, – отвечала Глафира Семеновна.

– Пешком-то, может быть, лучше, счастливее. На манер как бы по обещанию на богомолье. Не пройтись ли и нам пешком?

Но они уже стояли в подъемном вагоне, и машина медленно поднимала их.

– Надеюсь, однако, Конурин, что мы только позавтракать поднимаемся, – заметил Николай Иванович.

– Позавтракать, позавтракать, – отвечал Конурин.

– Но ты уж вроде того, как будто подговариваешься, чтоб играть.

– Ни-ни… Что ты! Полторы-то тысячи проигравши? У нас деньги не бешеные, а наживные.

– Да что вы все полторы, да полторы! Вовсе даже и не полторы, а всего тысячу четыреста, и наконец – ведь не рублей, а четвертаков, французских четвертаков, – проговорила Глафира Семеновна.

– А это мало разве, мало? – подхватил Николай Иванович. – На эти деньги мы целое путешествие сделали от Петербурга до Парижа, а тут вдруг в одном паршивом Монте-Карло столько же.

– Врешь. В Монте-Карло и в Ницце, все вместе и на троих мы только тысячу четыреста четвертаков проиграли, не рублей, а четвертаков.

– А ведь за четвертак-то мы по сорока копеек платили.

– Да что об этом говорить! Если так сквалыжничать и рассчитывать, Николай Иваныч, то не надо было и за границу ездить. Сюда мы приехали не наживать, а проживать. Тогда поехать бы уже в какой-нибудь Тихвин… Да ведь и в Тихвине тоже за все подай.