Наши за границей. Где апельсины зреют

– Довольно, Колинька. Ведь уж выпито, и вы развеселились достаточно. Лучше с собой в вагон взять и в дороге выпить.

– А что мы здесь-то будем делать?

– Да пойдем в игорный дом и посмотрим, как там играют.

– Что?!. В игорный дом? В рулетку? – воскликнул Николай Иванович.

– Да не играть, а только посмотреть, как другие играют.

– Нет-нет, ни за что на свете! Знаю я, к чему ты подбираешься!

– Уверяю тебя…

– Шалишь… Полторы тысячи франков посеяли, и будет с нас.

– В том-то и дело, что не полторы, а только тысячу четыреста, а ты все полторы, да полторы… Ежели уж так, то дай, чтоб в самом деле сделать полторы. Ассигнуй полторы… Ведь только еще сто франков надо прибавить. А почем знать, может быть, эти сто франков отыграют и выиграют и будем мы не полторы тысячи франков в проигрыше, а полторы в выигрыше? – уговаривала мужа Глафира Семеновна.

– Не могу, Глаша, не могу.

– Жене своей жалеешь сделать удовольствие на сто франков! А еще сейчас «бонь фам» меня называл.

– Не в деньгах дело, а не хочу из себя еще раз дурака сломать.

– Ну пятьдесят… Пятьдесят франков ты, и пятьдесят Конурин даст. Я только на пятьдесят франков рискну… Всего десять ставок. Мне главное то интересно, что вот сон-то предвещательный я сегодня видела, где эта самая цифра двадцать два мне приснилась. Двадцать два… Ведь почему же нибудь она приснилась!

– Фу, неотвязчивая! – вздохнул Николай Иванович, как бы сдаваясь.

– А для меня вы действительно цифру тридцать три во сне видели? – спросил Конурин, улыбнувшись.

– Тридцать три, тридцать три…

– Да что, Николай Иваныч, не попробовать ли уж на сто-то франков пополам, чтоб и в самом деле цифру до полутора тысяч округлить? – спросил Конурин. – Сон-то вот… Предзнаменование-то…

– Врет она про сон. Сочинила.

– Ей-ей, не вру, ей-ей, не сочинила. Голубчик, ну потешь меня, я ведь тебя тешила.

Глафира Семеновна быстро подхватила мужа под руку и потащила его с террасы ресторана. Тот слабо упирался.

– И откуда у тебя такие игрецкие наклонности явились! Вопль какой-то грудной, чтоб играть, словно у самого заядлого игрока, – говорил он.

– Ах, Николя, да ведь должна же я свой сон проверить! Идешь, голубчик? Ну вот мерси, вот мерси… – радостно бормотала Глафира Семеновна.

Они подходили к игорному дому. Плелся и Конурин за ними.

XXXII

Был десятый час утра. Ранний, утренний поезд отошел от станции Монте-Карло и помчался к Вентимилье, на французско-итальянскую границу. В поезде, в купе первого класса, сидели Ивановы и Конурин. Вчера они проиграли в Монте-Карло весь остаток дня и весь вечер, вплоть до закрытия рулетки, и не попали ни на один из поездов, отправлявшихся к итальянской границе. Пришлось ночевать в Монте-Карло в гостинице, и вот только с утренним поездом отправились они в Италию. Они сидели в отдалении друг от друга, каждый в своем углу, и молчали. Уже по их мрачным лицам можно было заметить, что надежды на отыгрыш не сбылись и они значительно прибавили к своему прежнему проигрышу. Они уже не любовались даже роскошными видами, попадающимися по дороге, и Николай Иванович сидел, отвернувшись от окна. Глафира Семеновна попробовала заговорить с ним.

– Ведь даже ни чаю, ни кофею сегодня не пили – до того торопились на железную дорогу, а и торопиться-то, в сущности, было не для чего. Два часа зря пробродили по станции, – начала она, стараясь говорить как можно нежнее и ласковее. – Хочешь закусить и выпить? Тартинки-то вчерашние, что нам в ресторане приготовили, все остались. Вино тоже осталось. Хочешь?

– Отстань… – отвечал Николай Иванович и даже закрыл глаза.

Глафира Семеновна помедлила и снова обратилась к мужу:

– Выпей красненького-то винца вместо чаю. Все-таки немножко приободришься.

– Брысь!

– Как это хорошо так грубо с женой обращаться!

– Не так еще надо.

– Да чем же я-то виновата, что ты проиграл? Ведь это уж несчастие, полоса такая пришла. Да и не следовало тебе вовсе играть. Стоял бы да стоял около стола с рулеткой и смотрел, как другие играют. Тебе даже и предзнаменования не было на выигрыш…

– Молчать!

– Да, конечно же не было. Мне было, мне для меня самой приснилась цифра двадцать два в виде белых уток, и я выиграла.

– Будешь ты молчать о своем выигрыше или не будешь?!

Николай Иванович сверкнул глазами и сжал кулаки. Глафира Семеновна даже вздрогнула.

– Фу, какой турецкий башибузук! – проговорила она.

– Хуже будет, ежели не замолчишь, – отвечал Николай Иванович и заскрежетал зубами.

– Что ж мне молчать! Конечно же выиграла. Хоть немножко, а выиграла, – продолжала она. – Все-таки семь серебряных пятаков выиграла, а это тридцать пять франков. И не сунься ты в игру и не проиграй четыреста франков… Сколько ты проиграл: четыреста или четыреста пятьдесят?

– Глафира! Я перейду в другое купе, если ты не замолчишь хвастаться своим глупым выигрышем!

– Глупым! Вовсе даже и не глупым. Вчера тридцать пять, третьего дня двадцать пять, восемьдесят франков четвертого дня в Ницце на сваях… Сто сорок франков… Не сунься ты в игру, мы были бы в выигрыше.

Николай Иванович сделал отчаянный жест и спросил:

– Глафира Семеновна, что мне с вами делать?!.