Наши за границей. Где апельсины зреют

Как на грех, одного такого итальянца, похожего на бандита, с красной ленточкой на шляпе, с усами в добрую четверть аршина и с давно не бритым подбородком, покрытым черной щетиной, ей пришлось уже увидеть три раза около ее окна. Очевидно, он ехал с ними в одном поезде, и Глафире Семеновне казалось уже, что он следит за ней, за ее мужем и Конуриным и выбирает только момент, чтобы напасть на них. Она не вытерпела и разбудила мужа.

– Что такое? Приехали разве в Рим? – спросонья спрашивал Николай Иванович, поднимаясь и протирая глаза.

– Какое приехали! Неизвестно, когда еще приедем-то, – отвечала она плаксиво. – Спрашиваю на каждой станции всех пробегающих мимо окна железнодорожников: «Ром матен или суар?»[109] – и ничего не отвечают. Не знаю даже, ночью сегодня приедем, или завтра утром, или днем. Спрашиваю, а они машут руками.

– Да должно быть, не понимают по-французски-то. Ты бы по-итальянски… Не можешь?

– Не могу. Я только еще съедобные слова успела выучить.

– Стало быть, не знаешь, как утро и вечер по-итальянски?

– Не знаю. Только про кушанье успела…

– Так посмотри в словарьке-то.

– Темно. А печать, как назло, мелкая. При этом освещении в фонарях ничего не видать.

На глазах у Глафиры Семеновны навернулись слезы.

– Доедем как-нибудь, – сказал Николай Иванович ей в утешение и снова начал укладывать свои ноги на диван. – Крикнут «Ром» – вот, значит, и приехали.

– Ты опять спать? – спросила раздраженно Глафира Семеновна.

– Да что же мне делать-то? Ужасти как дремлется.

– Полно тебе дрыхнуть-то! Ведь по Италии едем, а не по какому другому государству.

– А что ж такое Италия?

– Дурак! Совсем дурак.

– Чего же ты ругаешься!

– По стране бандитов едем, где на каждом шагу, судя по описаниям, должны быть разбойники, а вы с Конуриным дрыхнете.

– Да что ты! – испуганно проговорил Николай Иванович.

– Не читаете вы ничего, оттого и не знаете. Бандиты-то где? В каком государстве? Ничего разве не слыхал про бандитов? Здесь-то первое разбойничье гнездо и есть.

– Слыхать-то слыхал и даже читал… Но неужели же в поезде?

– У нас в поездах грабят, а не только что здесь. Вскочит в купе, табаку нюхательного в глаза кинет, за горло схватит, деньги и часы вытащит – вот тебе и удовольствие.

И Глафира Семеновна рассказала мужу о подозрительных личностях, которых она уже видела на станциях, рассказала, как один из них, черномазый с красной ленточкой на шляпе, видимо, уже следит за ними. Николай Иванович встрепенулся и стал будить Конурина:

– Иван Кондратьич! Вставай! Проснись!

Конурин не поднимался и не просыпался.

– Три пятака… Только три пятака на енпер[110] поставлю… – бормотал он, сквозь сон.

– И во сне-то в рулетку, подлец, играет! Какая тут рулетка! Тут хуже рулетки. Проснись, говорят тебе!

Конурина растолкали и рассказали ему, в чем дело. Понял он не сразу и сидел, выпуча глаза.

– Разбойников здесь много. По такой местности мы теперь едем, где разбойников очень много, – старалась втолковать ему Глафира Семеновна.

– Разбойников?

– Да-да, бандитов. Нападают и грабят…

– Фу-у! – протянул Конурин. – Вот так заехали в хорошее местечко! Какой, спрашивается, нас черт носит по таким палестинам? Из хорошей спокойной жизни – и вдруг в разбойничье гнездо! Надо будет деньги в сапог убрать, что ли!

Он кряхтел и начал разуваться.

– Не спать надо, бодрствовать и быть настороже – вот самая лучшая охрана, – говорила Глафира Семеновна. – А вы дрыхнете как сурки.

– Да ведь ты нас не надоумила, а я знал, действительно знал, что в Италии эти самые бандиты существуют, но совсем из ума вон об них, – сказал Николай Иванович и тоже стал стаскивать с себя сапоги, прибавив: – В сапоги-то деньги запрячешь, так действительно будет дело понадежнее! Где твоя бриллиантовая браслетка, Глаша?

– В баульчике.

– Вынь ее оттуда и засунь за корсаж. Да поглубже запихай.

– В самом деле, надо спрятать. Я и кольца, и серьги туда… – сказала Глафира Семеновна.

– Клади! Клади! Удивительное дело, как нам эти бандиты раньше в голову не пришли! – бормотал Николай Иванович, опоражнивая кошелек от золота и бумажник от банковых билетов и запихивая все это в чулок.

Перекладывала из баула за корсаж и Глафира Семеновна свои драгоценности.

– Ты сверху-то, Глаша, носовым платком заложи. Даже законопать хорошенько, – советовал Николай Иванович жене.

– Да уж знаю, знаю… Не спите только теперь.

– Какой тут сон, коли эдакая опасность! – отвечал Конурин. – Суньте, матушка, и мой бриллиантовый перстень к вам туда же, а то в сапог-то он у меня не укладывается.

– Нет-нет, у меня все полно. Запихивайте у себя за голенищу.

– Боюсь, как бы не выпал из-за голенищи.

– Перевяжите голенищу. Вот вам веревочка. А ты, Николай Иванович, вынь револьвер. Все лучше. Люди видят оружие – и сейчас другой разговор.

Николай Иванович досадливо чесал затылок.

– Вынимай же! Чего медлишь? – крикнула на него жена.

– Вообрази, душечка, я револьвер в сундук запрятал, а сундук в багаже, – отвечал он.

– Только этого недоставало. Для чего же тогда его с собой брать было!..