Наши за границей. Где апельсины зреют

– Можно. «Санкт-петербургский купец Иван Кондратьев Конурин руку приложил», – прочел он, написав, сделал кляксу и воскликнул: – Ай! Печать по нечаянности приложил. Ну, да так вернее будет.

Взяла перо Глафира Семеновна и написала:

«Очень хорошие вещи эти помпейские раскопки для образованных личностей, но я об них иначе воображала. Глафира Иванова, из Петербурга».

– А как же ты воображала? – спросил Николай Иванович, прочитав написанное.

– Молчи. Не твое дело… – был ответ. – Посмотрю я вот, что ты напишешь!

– Да уж не знаю, что и написать. Просто распишусь.

– Нет-нет, ты должен написать, что тебе понравилось.

– Да что понравилось? Храмы понравились.

Николай Иванович написал:

«Храмы хотя теперь и не в своем виде, но цивилизация доказывает, что помпейские люди были хоть и языческого вида, но леригиозный народ. Николай Иванов».

– Глупо, – сказала Глафира Семеновна, прочитав.

– Ты умнее, что ли? – огрызнулся Николай Иванович.

Перо взял Перехватов и стал писать. Написав, он прочел:

«При посещении Помпеи умилялся на памятники древнего искусства на каждом шагу, преклонялся перед зодчеством, ваянием и живописью древних художников, но… Василий Перехватов».

– Все… – сказал он, вздохнув. – А что «но» обозначает, пусть уж останется в глубине моей души.

– Знаю, знаю я, что это «но» значит! – воскликнул Граблин. – Нас хотел дикими обругать.

– А знаешь, так тебе и книги в руки… – отвечал Перехватов и залпом выпил стакан вина.

Компания еще долго бражничала в ресторане и только под вечер поехала домой, порешив назавтра утром отправиться на Везувий.

LV

Был восьмой час утра, супруги Ивановы еще только поднялись с постели, остальная их компания спала еще у себя в номерах крепким сном, а уж у подъезда гостиницы стоял большой шарабан на десять мест, запряженный цугом шестеркой мулов и предназначенный везти гостей на Везувий. Кроме русской компании, на Везувий в том же шарабане отправлялась и компания англичан, состоявшая из трех мужчин и одной дамы. Шарабан принадлежал гостинице, и за проезд в нем на Везувий и обратно гостиница взяла по пяти франков с персоны. Отъезд был назначен в восемь часов утра. Англичане в белых шляпах с двойными козырьками, с зелеными вуалями на шляпах, в синих шерстяных чулках до колен, в полусапожках с необычайно толстыми подошвами, с альпийскими палками с острыми наконечниками в руках бродили уже около шарабана, перекидывались друг с другом фразами из двух-трех слов и нетерпеливо посматривали на часы. По недовольным минам их было заметно, что они разговаривали о неаккуратности русских спутников, про которых кельнер им доложил, что они еще не вставали с постели. Но вот пробило и восемь часов. Англичане к своим немногосложным фразам прибавили уже пожимания плечами и покачивания головами и послали торопить русских. Первыми вышли супруги Ивановы. Англичане приподняли шляпы и кивком отдали поклоны. Поклонились им и супруги Ивановы, а Николай Иванович даже отрекомендовался:

– Коммерсант Иванов де Петербург.

Англичане поспешили протянуть ему руку и тоже назвали свои фамилии. Англичанин постарше что-то заговорил, обращаясь к Николаю Ивановичу.

– Пардон… Не понимаю, – отвечал тот. – Глаша, переведи.

– Да и я не понимаю. Он, кажется, по-английски говорит. Парле ву франсе, монсье? – спросила Глафира Семеновна англичанина.

Англичанин утвердительно кивнул головой и опять заговорил.

– Решительно ничего не понимаю! – пожала плечами Глафира Семеновна.

Два других англичанина показали Николаю Ивановичу свои часы.

– Должно быть, про остальную нашу компанию спрашивают, что ли! – пробормотал Николай Иванович и прибавил: – Вуй, вуй… Опоздали, но они сейчас явятся. Тринкен… Кафе тринкен… – пояснил он и хлопнул себя по галстуху. – Глаша! Да говори же что-нибудь!

– Что ж я буду говорить, коли ни они меня не понимают, ни я их не понимаю.

Дама-англичанка в это время сидела уже в шарабане. Одета она была в соломенной шляпе грибом с необычайно широкими полями, с соломенным жгутом вместо лент и тоже держала в руке альпийскую палку с острым наконечником с одного конца и с крючком с другого. Пожилой англичанин протянул Глафире Семеновне руку и предложил сесть в шарабан.

– Ах нет… Я сама… – уклонилась она и взобралась в шарабан.

Англичанин поднялся на подножку и отрекомендовал даму-англичанку Глафире Семеновне. Англичанка протянула ей руку и что-то заговорила.

– Уй, уй… – кивнула ей в ответ Глафира Семеновна и, обратясь к мужу, сказала: – Говорит как будто бы и по-французски, но решительно не понимаю, что говорит.

Англичане все чаще и чаще смотрели на часы и покачивали головами. Наконец молодой белокурый англичанин в синем полосатом белье возвысил голос и послал швейцара торопить остальных путников. Вскоре на подъезде послышался шум и возглас:

– Плевать мне на англичан! Я за свои деньги еду! Захочу, так куплю, перекуплю и выкуплю всех этих англичан! Кофею даже, черти этакие, не дали выпить.

Показался Граблин и на ходу застегивал жилет. Его тащил под руку Перехватов. Сзади шел Конурин. Он позевывал и бормотал: