Наши за границей. Где апельсины зреют

– Господа! Да скоро ли же привал будет? Едем, едем – и ни у какого ресторана не остановились! – воскликнул Граблин. – Я есть хочу.

– Да ни одного хорошего ресторана еще не попалось, – отвечал Перехватов. – Говорят, хороший ресторан у станции канатной железной дороги. Вон она чуть-чуть на горе виднеется.

– И до тех пор все ждать? Не желаю я ждать.

– Хотите в шарабане закусить? – предложила Глафира Семеновна. – С нами и коньяк, и красное вино, и бутерброды.

– Само собой, хочу. Эти английские мореплаватели не дали мне давеча выпить даже чашку кофею.

Глафира Семеновна достала корзинку с провиантом, и начался в шарабане легкий завтрак, перед которым, однако, мужчины в один момент до половины выпили бутылку коньяку и окончили бы ее до дна, но Глафира Семеновна сказала:

– Господа, да предложите вы англичанам-то выпить. Неучтиво не предложить… Едем вместе…

– Мусью! Вулеву тринкен?[161] – протянул Конурин пожилому англичанину серебряный стаканчик и бутылку.

Англичане не отказались, выпили и, в свою очередь, достали корзинку с провизией, где у них был джин и портвейн, и предложили русской компании. Выпили и русские. Англичанка предлагала всем тартинки с мясом, протянула тартинку и Граблину.

– С бараньим седлом да, пожалуй, еще с бобковой мазью. Нон… мерси… – замахал руками Граблин, отшатнувшись от нее. – Вишь, с чем подъехала! Тринкен – вуй, а баранье седло – ах, оставьте.

Завязался разговор между русской компанией и англичанами. Хотя англичане говорили по-английски, а русские по-русски, но с прибавлением пантомим кой-как понимали друг друга. Пожилой англичанин с любопытством рассматривал серебряный стаканчик с чернью и просил у Николая Ивановича продать ему этот стаканчик или променять на дорожный карманный прибор, состоящий из вилки, ножика, штопора и ложки. Англичанка подносила всем портвейн из хрустальной рюмки. Конурин взял от нее рюмку и, сбираясь проглотить ее содержимое, крикнул:

– Вив англичан!

– Зачем? С какой стати? Очень нужно! Ну их к черту! – дернул его за рукав Граблин и пролил портвейн. – Англичане самое пронзительное сословие, а вы за их здоровье…

– Да ведь тут русское радушие… – начал было Конурин, принимая от англичанки другую рюмку.

– Брось, плюнь… Вон она тебя еще черным пудингом дошкуривать хочет. Что такое? Мне предлагает? Нет, мерси, мадам. Мне этот черный пудинг-то и в гостинице за три дня надоел! – опять замахал руками Граблин и прибавил: – Ешь, мадам, сама, коли так вкусно.

Вино разгорячило путешественников. В шарабане делалось все шумнее и шумнее. Пригород Неаполя с фруктовыми садами и виноградниками остался внизу, экипаж взобрался уже на большую крутизну, с которой открывался великолепный вид на Неаполь, на его окрестности, на море и на острова Неаполитанского залива.

– Соренто… Капри… Иския… – указывал кондуктор на очертания их в море.

Ехали в это время по совершенно бесплодной местности, покрытой бурой застывшей лавой. Ни куста, ни травы, ни птицы, ни даже какого-либо летающего насекомого не было видно вокруг. Воздух, пропитанный серой, сделался удушлив. Толпа проводников, сопровождавших экипаж, исчезла, и только двое из них, особенно назойливых, шли около колес, поднимали с дороги куски лавы и совали их путешественникам.

LVII

Николай Иванович взглянул на часы. Был двенадцатый час. Поднимались в гору уже около трех часов, а все еще Везувий был далеко. Солнце так и пекло. Мулы, запряженные в экипаж, взмылились, пот с них так и стекал, капая с животов, и кучер просил остановиться и сделать мулам отдых. На одной из террас остановились. Англичане тотчас же вынули свои бинокли и начали рассматривать виды на море и на Везувий. Конурин попросил у одного из англичан бинокля и тоже взглянул на Везувий.

– Ничего нет страшного, – сказал он. – Ехал я сюда, так сердце-то у меня дрожало, как овечий хвост, а теперь я вижу, что все это зря. Признаюсь, эту самую огнедышащую гору я себе совсем иначе воображал, думал, что тут и не ведь какое пламя, и дым и головешки летят, а это так себе, на манер пожара в каменном доме: дым валит, а огня не видно.

– Погоди храбриться-то, ведь еще не подъехали к самому-то пункту, – отвечал Николай Иванович.

– И я совсем иначе воображал, – прибавил Граблин. – Говорили, что теперь на Везувий проезжая дорога, на каждом шагу рестораны, а тут пустыня какая-то.

– А вон, должно быть, вдали ресторан стоит.

Действительно, на буро-сером грунте виднелось белое каменное здание.

– Так что ж мы на пустынном-то месте остановились! – воскликнул Граблин. – Нам бы уж около него привал сделать. Кучер! Коше! Ресторан… Вали в ресторан… – указывал он на здание. – Выпить смерть хочется, а мы и свои, и английские запасы все уничтожили.

– Вольно же вам было с одного на каменку поддавать, – сказала Глафира Семеновна. – Сельтерской воды бутылочка, впрочем, есть. Хотите?

– Что же мне водой-то накачиваться! Я уже теперь на хмельную сырость перешел. Коше! Ресторан… Скорей ресторан. На чай получишь. Да переведи же ему, Рафаэль, чтоб он ехал!