Наши за границей. Где апельсины зреют

Путь от железнодорожной станции лежал прямо к кратеру. Взбираться пришлось по узенькой неутрамбованной, а только слегка протоптанной тропинке, ведущей зигзагами на страшную крутизну. Ноги утопали в рассыпавшейся в песок лаве. Пропитанный серными испарениями воздух был удушлив. Шли гуськом. Вели проводники, рекомендованные компанией Кука. Впереди шел англичанин в шотландском костюме сзади своего проводника, затем опять проводник, и за ним Николай Иванович, опирающийся на свою палку с скрытым внутри кинжалом, а за ним Перехватов и Конурин. Около них, не по проложенной тропинке, а карабкаясь по твердым, в беспорядке нагроможденным глыбам лавы, бежали три вольные проводника в калабрийских рваных шляпах и, размахивая веревками, подскакивали к путешественникам при трудных переходах, подхватывали их под руку, предлагали им свои альпийские палки. Николай Иванович все отмахивался от них и отбивался.

– И чего они лезут, подлецы! – говорил он, обливаясь потом.

– Есть хотят, на макароны заработать стараются, – отвечал Перехватов и взял от одного из проводников палку с острым наконечником и крючком. – Отдайте им ваше пальто понести – вот они и отстанут. Вам жарко в пальто.

– А и то – отдать.

Николай Иванович отдал пальто, но вольные проводники не унимались.

Видя, что ему трудно взбираться, они протягивали ему концы своих веревок и показывали жестами, чтобы он взялся за конец веревки, а они потянут его наверх и будут таким манером втаскивать и облегчать восхождение. Опыты втаскивания они для примера оказывали друг на друге. Николай Иванович согласился на такой способ восхождения. Проводник быстро обвязал его по поясу одним концом веревки, а за другой конец потащил его наверх. Идти стало легче.

– Эй, ты! Черномазый! Тащи и меня! – крикнул Конурин другому проводнику.

Тот бросился к нему со всех ног и тоже обвязал его веревкой.

– Смотри только не затащи меня в какую-нибудь пропасть!.. – продолжал Конурин, взбираясь уже откинувшись корпусом назад, и прибавил: – Взрослые люди, даже с сединой в бородах, а в лошадки играем. Рассказать ежели об этом в Питере родне – плюнут и не поверят, как нас поднимали на веревках, ей-ей, не поверят. А зачем, спрашивается, мучаем себя и поднимаемся? На кой шут этот самый Везувий нам понадобился?

– Дух пытливости, Иван Кондратьич, дух пытливости, желание видеть чудеса природы, – кряхтел Перехватов.

– Да ведь это барину хорошо, тому, кто почище, а купеческому-то сословию на что?

– Ну, насчет этого ты молчи! – перебил его Николай Иванович. – По современным временам у кого деньги есть, тот и барин, тот и почище. Господин Перехватов! Спросите, пожалуйста, у этих эфиопов, скоро ли наконец мы к самой точке-то подойдем. Когда же конец будет этому карабканью!

Перехватов стал спрашивать проводников и отвечал:

– Через десять минут. Через десять минут мы будем у действующего кратера. Теперь мы идем по старому, потухшему уже кратеру.

– Ай! Что это? Дымится! Господи, спаси нас и помилуй! – вдруг воскликнул Конурин, останавливаясь в испуге, и указал в сторону от тропинки.

Шагах в пяти от них из расщелины земли выходил довольно большой струей удушливый серный дым.

– А вот это потухший-то кратер и есть, – сказал Перехватов. – Проводник говорит, что еще в начале пятидесятых годов тут выбрасывался пепел и текла лава.

– Позвольте… Да какой же он потухший, ежели дымится! Николай Иваныч, уж идти ли нам дальше-то? Право ведь, ни за грош пропадешь.

– Да как же не идти-то, ежели там Глаша! Дурак! – раздраженно воскликнул Николай Иванович, боязливо осматриваясь по сторонам. – Я теперь даже на верную смерть готов идти.

– Да не бойтесь, господа, не бойтесь. Как же другие-то люди ходят, и ничего с ними не случается! – ободрял их Перехватов.

Трещины с выходящим из них серным дымом попадались все чаще и чаще. Приходилось уж выбирать место, где ступать. Грунт делался горячим, что ощущалось даже сквозь сапоги.

– Господи! что же это такое! Я чувствую даже, что горячо идти… Снизу подпаливает… Словно по раскаленной плите идем… – испуганно забормотал Конурин. – Вернемтесь, Бога ради, назад. Отпустите душу на покаяние. За что же христианской душе без покаяния погибать! Ах, гром! Вернемтесь, ради Христа!

В отдалении действительно слышались глухие раскаты грома. Это давал себя знать действующий кратер. Проводники улыбнулись, забормотали что-то и стали одобрительно кивать по направлению, откуда слышались громовые раскаты.

– Ради самого Господа, вернемтесь! – умолял Конурин, останавливаясь.

– Дубина! Дреколье! Чертова кочерыжка! Как вернуться, ежели жена там!

– Да ведь твоя жена, а не моя, так мне-то что же! Нет, как хотите, а я дальше не пойду. У меня две тысячи денег в кармане и векселей на тысячу восемьсот рублей.

Перехватов стал уговаривать его.

– Господи! Чего вы боитесь, Иван Кондратьич? По сотне человек в день на Везувий поднимается, и ни с кем ничего не случается, а с вами вдруг случится что-то. Ведь уж дорога проторенная, – говорил он, подхватил Конурина под руку и пошел рядом с ним.