Наследие дракона

– Дар? – Хотэку задумался. – Наверное, можно и так сказать. Я думаю, это просто моя суть. Есть у меня… нечто схожее с этими птицами. Понимаете? – он посмотрел ей в глаза. Она не понимала, но всё равно почему-то согласно кивнула.

Хотэку поднялся. Чиж схватил пучок сена с земли, вспорхнул и улетел восвояси.

– На сегодня урок окончен. До встречи завтра, Киоко-химэ, – он поклонился.

– Благодарю за урок, – Киоко поклонилась в ответ.

* * *

Норико вошла не спеша и села у входа, держась на расстоянии в десяток шагов.

Хотэку не шелохнулся. Он сидел с закрытыми глазами, но чувствовал её присутствие.

– Я знаю, что ты хочешь спр-р-росить, – проурчала она.

– Хочу?

– Хочешь.

Он открыл глаза.

– Император не просто так говорил о Сердце дракона на военном совете.

– Не просто так.

– Какой у неё дар?

– Ты ведь знаешь, птиц.

– Я догадываюсь, – поправил он.

– И о чём ты догадываешься?

– О том, что легенды не врут. Она умеет принимать любой облик. Например, твой.

– Так ты видел? – она изогнула кончик хвоста, выдавая свой интерес.

– У меня зоркий глаз.

Норико фыркнула:

– Ещё бы. И что ты думаешь по этому поводу?

Хотэку думал, что всё не зря. Когда ему было пять, Хока, заменившая Хотэку мать, убаюкивала его сказаниями о людях, которые были верны не императору и его советнику, не империи, а самому богу. Больше всего ему нравилась история о Тэмотсу – сыне императора.

Тэмотсу был старшим из сыновей и с детства готовился взять на себя управление империей. Кровь Ватацуми пылала в нём с рождения, наделяя мальчика силой бога, неведомой простым людям. Он был принцем, но ещё он был оружием, основным оружием империи в войне с ёкаями, которая длилась уже две сотни лет. И когда пришло время – юный Тэмотсу отправился воевать против тех, кто уничтожал его народ.

Впервые увидев пылающие западные земли, Тэмотсу не ощутил гордости за своих солдат, не испытал ярости к врагам, не воспылал жаждой справедливого возмездия. Широко раскинув свои чёрные, как смоль, крылья, он наблюдал с высоты, как с обеих сторон обрываются жизни. Он чувствовал, как угасает чужая ки, как души людей, зверей и оборотней отправляются в Ёми, потеряв свою плоть, связь с миром живых.

Когда он взлетел над полем боя, страх и боль, пропитавшие воздух, охватили его с такой силой, что Тэмотсу не справился. Он упал наземь, раздавленный чужими страданиями, и не мог подняться под гнётом чужого отчаяния. Из его глаз лились слёзы – его, людей, ёкаев. Боль была одинакова по обе стороны битвы. Вокруг звенело железо, обращенное против когтей и клыков. Отец говорил ему, что только Кусанаги советника может уничтожить души ёкаев, но сейчас он видел, что их жизни обрываются так же, как человеческие. Может, Кусанаги убивал души. Но тела убивало и всё остальное. В их жилах тоже течёт кровь, а их горечь так же горька, как людская.

Тэмотсу не стал убивать. Просто не смог. Мальчик, который с рождения учился чувствовать жизнь, не принял торжество смерти. Он предал своего императора, а с ним – всю империю, всё человечество. Он должен был убить себя, но вместо этого решил использовать свой дар, чтобы уронить хоть каплю добра в это море насилия.