Наследие Кагана

Накинув на лицо ткань, я поспешил удалиться. Выскочив из покойной комнаты, я почувствовал головокружение от чистого воздуха.

Ночь вошла уже в свои права и встречала меня своим холодом, блеклой луной и зябкостью. Небо было ясное, звезд было мало. Я сразу вспомнил, как в детстве мне отец рассказывал о нашей прародительнице Анул. Лунная Богиня создала людей и отправила их во главе со своим сыном на землю. Когда ноги ее созданий коснулась земли, в небе засияли сотни огоньков, тогда сказала Богиня, что небесные огоньки именуемые звездами это их земные души и когда придет их час покинуть мир жизни, огонек на небе потухнет. Мне всегда казалась эта история глупой, ведь небо не всегда сияет звездами, но мы при этом не умираем, да и странно измерять нашу жизнь в звездах. Ведь было бы намного логичнее, если бы звезды загорались после наших смертей, чтобы мы могли убедиться, что душа наших близких действительно на небесах, и тогда наши близкие могли бы наблюдать за нами по ночам в период, когда ясность небо позволяет им это делать.

Пройдя несколько теремов, я вышел на главную площадь, где теснился теперь уже мой высокий терем, с покатой крышей, резные наличники и ставни, высокое ступенчатое крыльцо, белокаменные стены и вислое крыльцо в самой середине с виду бесконечного строения с большими красными окнами. Сейчас, в тени ночной луны терем выглядел мрачно, но в лучах яркого солнца терем был богат и величественен. Двор пред теремом был пуст, лишь четверо ратников несли свою службу. Я прошел мимо их и поднялся по ступенькам в терем, вошел в горницу, здесь было мало света и присутствовала ночная прохлада. Я сел на скамейку, коя стояла у входа, и понял, что мне не хватает сестры, я задумался, что же она сейчас чувствует от потери отца, вдруг от этого известия и ее сердце затвердело словно камень. Чувство стыда пульсацией закололо внутри меня, матушка отправила ответ на ее письмо, а я даже ничего не передал ей, да и вовсе не прочитал, о чем писала ей матушка. И самое главное я не проявил должного интереса на план ее спасения из лап врагов. Если с ней что-то случится, должен ли я выжечь земли Ярчая дотла? Должен ли я снова развязать войну, но на этот раз уже на уничтожение? Ответов на этот вопрос у меня не было, но сами вопросы, всплывшие в моей голове, пошатнули мою веру в то, что смогу очистить наш род от невинной крови. В силах ли я прекратить кровопролитие соседнего народа. Я поднялся на ноги и уверенным шагом направился в покои моей матери. Я хотел сейчас же справится о судьбе моей сестры.

Полутемные и пустые коридоры давили на меня мрачностью и тоской, в узком темном коридоре я ощущал себя таким крупным, заметным и в тоже время достаточно одиноким. Я громко забарабанил в дверь матери, за дверью послышались удивленные и растерянные возгласы, суета. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем дверь отварилась. Передо мной стояла растерянная и слегка напуганная мать. Волосы ее были взлохмачены, глаза округленные, она была облачена в свободную рубаху для сна, поверх которой навыворот накинут халат.

— Что случилось? Бунт? — Выкрикнула тревожно мать.

— Нет… Что ж вы так боитесь бунта маменька?

Она прошла вглубь комнаты, оставив дверь отворенной. Я, приняв это действие за приглашение, вошел в ее покои.

— Хаким, ты слишком наивен, если считаешь, что можно здесь кому-то доверять кроме меня!

— Я доверяю… И только сейчас понял, что настолько я в тебе уверен, что доверил тебе жизнь своей сестры и даже не поинтересовался, что ты написала, чтобы ее вытащить из лап врагов.

Она подошла ко мне с вымученным жалостью лицом и нежно ладонью прикоснулась к моему лицу, она всегда так делала, когда хотела меня утешить.

— Мой дорогой мальчик… Мы не можем поддаться на манипуляции темсущи … Твоя сестра эта цена, которую ты заплатишь за свое величие…

Во мне вскипела ярость, она обжигала меня изнутри и причиняла мне боль… Я отдернул руку матери и заметался по комнате.

— Что ты наделала! Что ты сделала! — Закричал я, ослепленный злостью разрушающей меня изнутри.

— Я показала темсущи, что она не имеет для нас ценности… Когда их бдительность упадет, Аяз вытащит ее оттуда.

Я истерически засмеялся, мне казалось, что моя любимая и с виду такая мудрая мама потеряла разум.

— Ты доверяешь жизнь дорогого нам человека глупому извозчику, который даже колымажкой управлять не может. Я был разъярен, но в тоже время я понимал, что кроме ярости я ничего не могу сделать. Я устал, ослаб и без сил рухнул на пол, поджав колени, зарыдал… Я рыдал как младенец, всхлипывая и единственное, что я хотел, чтобы вошел в покои матери бодрый и живой отец и строго проговорил «ну что ты нюни распустил? Плакать можно только по умершему, а тем, кого еще можно спасти, твои слезы ни к чему». Но его не было, и я вдруг понял, что в самые сложные для меня моменты, его не будет рядом. Не будет его поддержки и насмешливых шуток, когда я делаю очередную нелепость. Мысль что возможно я еще слишком слаб душой, чтобы возглавить наш народ стала медленно разъедать мою уверенность в своих силах.