Наследная ведунка

Из найденного ассортимента лучше всего на мне смотрелся чёрный балахон, который я ненавязчиво подвязала поясом, дабы продемонстрировать, что вдова не только безутешна, но ещё стройна и свободна. На волосы накинула подобие чёрного платка, подрисовала угольками синяки под глаза от недосыпа и выплаканных слёз, добавила лохматости торчащим из-под косынки прядям и, непрестанно хлюпая простуженным носом, отправилась страдать.

Мелкий и Морис сопровождали меня в качестве верных друзей и соратников, вот только ржали они совсем не траурно, когда я горестно заламывала руки.

Как удалось выяснить Мелкому у лояльных родственников, казни горняки обыкновенно проводили по утрам, на потеху всему племени. Расправу планировалась учинить прямо возле места заключения (а чего далеко ходить?) путём устрашения до потери пульса либо, если первое не сработает, кулаков. Забава эта в последнее время случалась нечасто, так что собралось всё селение. Стоило немалых трудов протолкаться в первые ряды, но, из уважения к беде, нас всё же пропустили.

— Ой, горе-то како-о-о-ое! — басом завыл горняк. — На кого ж ты нас поки-и-и-инул?!

— Фальстарт! — одёрнул его Морис.

Но тут уже и самим горным жителям надоело ждать, и под согласные крики в яму с узником полетела верёвочная лестница.

— Ык ра! — велел самый амбалистый амбал, больше всего походящий на палача. — Ык ра! — повторил он, когда лестница не шелохнулась ни через десять ударов сердца, ни через тридцать.

Я негромко прокашлялась в кулачок и затяжно протянула на пробу:

— И-и-и-ироды!

— Убийцы! — подхватил Мелкий.

— Козлы, — лаконично вставил Морис, плюнув под сапоги.

Но пленник, несмотря на бурные овации, выбираться не спешил.

— Ык ра! — ещё раз рыкнул палач и, не дождавшись, пока преступник явится пред наши очи добровольно, сиганул в расщелину сам.

Через несколько мгновений тишины донеслось испуганное блеяние, никак не вяжущееся с огромным горняком, а следом за ним и полноценный визг.

— Если мертвецов боишься, надо выбирать другую профессию, — прокомментировал Мори.

Палач выскочил из ямы с таким ускорением, точно Вис не мирно лежал на её дне, а больно кусался. Двое других, более морально устойчивых здоровяка спустились вместо него, вытащили недвижимое тело и, смущённо шаркая ногами, водрузили перед нами. Условно казнь состоялась, но удовольствия никому не доставила.

— Ну, — теперь я уже прокашлялась как следует, готовая к звёздному часу, — расступись, честной народ! А-а-а-а-а-а-а-а!!! Горе-горькое, беда-бедовая! Люба моя любимая-единственная! — я быстренько раскидала пяткой щебёнку и ударилась коленями оземь в расчищенном месте, прильнула ухом к груди рыжего. — Нет мне ни жизни, ни света без моего люби-и-и-и-имого!

Выводимые трели способны были сбить не слишком высоко пролетающих птиц. Они же распугали половину зрителей, однако некоторые, самые недоверчивые, всё же предпочли лично убедиться в том, что вор безнадёжно мёртв, не дышит, не шевелится и не реагирует на щекотку (вождь был чудо как умён!).

— Кто ж меня-а-а-а теперь за зад ущипнё-о-о-о-от?! — выла я, пользуясь тем, что язык горняки понимали через раз, да и то в общих чертах. — Кто-о-о-о за грудь ночью, якобы случайно, прихва-а-а-а-атит?!

— И меня кто прихва-а-а-а-атит… — вторил Мелкий, не особо вдаваясь в содержание.

— Ой-ой, — деловито вставлял Мори, когда мы с Мелким переводили дыхание. — Ох-ох, какое недоразумение! Ну кто бы мог подумать?!

Явившаяся за хлебом и зрелищами публика попыталась заступить нам дорогу. То и дело находились желающие подёргать тело несчастного за волосы (будь Вис в сознании, точно не упустил бы возможности картинно «ожить» именно в такой момент).

— Пры нага! Ду зай! — возмущались горняки, но и мы не зря готовились целую ночь.

— А ну пшли с дороги, душегубы! Любу мою пригро-о-о-о-обили! — зыркала я, и мужики как-то сразу сникали, грустнели, иногда ловили порчу-другую и расступались.

Доставив Виса в укрытие, мы для верности попричитали ещё немного. Вряд ли прямолинейные жители гор опустятся до подслушиваний и, тем паче, вряд ли сумеют сделать это незаметно, но мало ли…

При виде бездыханного Виса Полоз возликовал, но Морис поуменьшил его веселье, пригрозив маленьким, но окрепшим после лекарств кулачком.

Осторожно свалив тушку Когтистой лапки на стол, Мелкий забеспокоился:

— А он точно оживёт?

Я почесала в затылке:

— Ну как тебе сказать, дружок…

— А мы заставим ногастую его целовать, пока не очнётся! — предложил Мори.

Возможно мне показалось, но при этих словах уголки губ рыжего едва заметно дрогнули. А если нет? Если Когтистая лапка, авантюрист, придурок и просто рыжий балбес действительно не очнётся? Не появятся улыбчивые морщинки у тёмных глаз, не вспыхнет румянец, не подскочит вверх ехидная бровь? Что если я… убила его? Заигралась с магией, не рассчитала сил?

Я приблизилась, наклонилась низко-низко, почти касаясь губами недвижимого рта. Выдохнула, будто пытаясь разделить собственный вздох на двоих, заставить мужчину сделать глоток жизненной силы: