— У меня есть идея получше, — погладила ледяную щёку, задержала пальцы у ямочки на подбородке, осторожно, едва касаясь, обрисовала форму губ… и задиристо громко щёлкнула по кончику носа. Он вскочил, зажимая носопырку, а я невозмутимо отметила: — О, как хорошо, что ты не спишь. У меня как раз к тебе дело.
И на этот раз поцеловала его по-настоящему. Повиснув на шее, стиснув изо всех сил, обвиняя этим поцелуем во всех смертных грехах и им же прощая за все, что он обязательно ещё совершит в будущем. Морис возмущённо причитал про разврат, Мелкий хлопал в ладоши, а я целовала Виса, целовала так крепко и так доверчиво, как не целовала никого вот уже сотню лет.
Он отвечал. Страстно, отдавая всего себя, прижимая одной рукой, едва ли не опрокидывая на себя. Вторая, вывихнутая, не двигалась, так и висела вдоль торса.
Когда, тяжело дыша, не чувствуя саднящих губ, я, наконец, оторвалась от него, Когтистая лапка ехидно вскинул брови и поинтересовался:
— Неужели ты успела так переволноваться? Как долго я проспал?
— Двенадцать лет, — невозмутимо соврала я. — Но мы верили, что дождёмся тебя!
Морис вскарабкался на стол и развил тему:
— За это время многое изменилось, но неизменным осталась наша любовь к тебе… — и тоже, вытянув губы трубочкой, полез целоваться. Кабы ещё не расхохотался в последний момент, вообще отличная получилась бы шутка!
Вот только конец этой шутки оказался хуже, чем кто бы то ни было мог представить. От входа послышался тихий, слабый, постаревший, но знакомый до холода в затылке голос:
— Да, за это время очень многое изменилось, не правда ли, милая, нежная, сладкая Варна?
Глава 22. Человек, который не хотел умирать
Нет.
Нет, нет.
Этого не может, не должно быть. Игра рассудка старой сумасшедшей ведунки, обман слуха, что угодно. Но не он. Нет.
Его не должно быть в живых.
Но затылок снова, как тогда, окатило холодом клинка.
Чутьё предупреждало меня не о воинственных горняках. И уж точно не о трусливом предателе Полозе. Чутьё предупреждало меня о Нём. Но я, как и всегда, не прислушалась.
— Даже не поприветствуешь меня?
Мгновение стало бесконечным. Я не поворачивалась ко входу, тянула. Рассматривала удивлённое лицо Виса, настороженное — Мори, доброжелательное — Мелкого. Вряд ли они видели что-то, что могло показаться им опасным. Всего лишь старик. Всего лишь незнакомец. И только мой желудок выворачивало от звуков его голоса, словно каждое слово молотом ломало кости.
— Хей, ведунка? — рыжий ловко провернулся и спустил ноги со стола. Придерживая вывихнутый сустав, чтоб не тревожил, встал рядом. — Ты чего? — и вошедшему: — Приветствую, уважаемый. Мы тут у вас малость похозяйничали, — кивок в сторону связанного, съёжившегося Полоза, — но не подумайте дурного! Из одной лишь суровой необходимости. Обстоятельства сложились не в нашу…
— Не надо, — шёпотом оборвала я бельчонка.
— Ну так все остальные томно молчат, дай, думаю, объясню, что к чему…
— Раньше ты не любила лишнюю болтовню, — задумчиво проговорил Он. В словах сквозила усмешка. Едкая, отдающая металлом на кончике языка.
Нельзя ждать дольше. Как бы я ни зажмуривалась, как бы ни пряталась от чудовищ под одеялом, они не исчезнут. Я резко крутанулась на пятках:
— Не стану желать тебе здравствовать. Ты и без того чрезмерно живуч.
Он саркастично склонился в полупоклоне, дескать, да, живуч, есть такое.
Кай стоял в пустующем дверном проёме, небрежно опираясь о наличник. Узнала бы я его, если бы увидела в толпе? Роскошные волосы поредели, почти все выпали, остатки покрылись паутиной седины; сузившиеся от возраста плечи кутались в чёрный балахон, не дающий рассмотреть впалой груди; сутулый… нет, согбенный возрастом…
Узнала бы.
По отрывистым жёстким движениям, по надменной речи, по болезненно-алым губам.
— Ну всё, хорош нагнетать! — вспылил Морис, хватаясь за ножи. — Ты кто такой, старикан?
Мелкий набычился, со скрежетом отодвинул стол одной левой, поленившись обходить, и встал рядом с нами, как живое доказательство того, что дураки строятся по росту. Насупил брови и угрожающе вопросил:
— Ы?
Старик не только не испугался толпы незваных гостей, связавших его подельника, он откровенно забавлялся. С заметным усилием оторвался от стены и, подволакивая одну ногу, подошёл к нам. Медленно окинул каждого цепким колючим взглядом, чудь дольше задержав его на бельчонке:
— Я надеялся хоть немного поревновать, но ты разочаровала меня, сладкая. С годами твой вкус не стал лучше…
— Зато твой откровенно отдаёт гнилью, — процедила я. Прикрытая с одной стороны Когтистой лапкой, а с другой вооружённым Морисом, я слегка успокоилась.
А вот Кая брошенное замечание, кажется, задело. Он вернулся ко мне:
— Всё такой же юркий язычок, да? — многозначительно облизнул болезненно влажные губы. — А вот косу отрезала зря. Мне с ней больше нравилось, — и протянул иссушенную трясущуюся руку к моим волосам.