Наследная ведунка

Усач на попятный не пошёл.

— Другое ж дело! — и привлёк к себе старуху.

Поцеловал громко, сочно. Вытер усы и отпустил.

— Ох, батюшки! Ажно молодость вспомнила! — удало притопнула зарумянившаяся бабка, забыв поохать из-за больной поясницы.

— Ну проходите, коли такой хороший налог платите! — подкрутил ус стражник и посторонился.

Колея сбегала по холму вниз и снова взбиралась, уже на следующий. Городок звался Холмищами не просто так: он стоял посреди разномастных зелёных горок, как избушка среди болотных кочек, а серая пыльная лента дороги обманчиво вихляла, то показываясь сбоку, то снова ныряя за пригорок. Приезжие ругались. Мол, и напрямик не проехать, и по низине не проложили ровного пути. Но всё равно исправно посещали наши торжища и праздники. И сегодня тоже то тут, то там виднелись тёмные пятна на серых полосках, обвивающих холмы. То путники — пешие, верховые, с поклажей — спешили на праздник четырёх костров.

Мелкий не выдержал, разулся. Свою нелёгкую ношу он сдал стражникам к неудовольствию последних: придётся куда-то преступников девать, даже издалека весельем не полюбоваться. Сам же горняк маялся, не зная, как теперь выплеснуть молодецкую силушку — утренняя стычка его только раззадорила. Пыль ухала под его ножищами, вспархивала тучами, завивалась вихрями и оседала на сапоги идущих следом.

— Смотри на камень не наступи. Порежешься, — одёрнула я горняка и прежде, чем Вис успел отпустить ехидный комментарий, сама прикусила язык. Тоже мне, мать семейства!

— А то рыдать начнёшь, как дитё малое! — фыркнул, поддерживая меня, Морис. Он тоже хотел разуться, но, в отличие от приятеля, носил не стоптанные безразмерные лапти, а туго зашнурованные высокие башмаки. Это присаживаться надо, ковыряться… Долго! Поэтому предпочитал сварливо переругиваться и тихонько завистливо вздыхать.

Хитрое выражение не сходило с лица Виса. Поди разбери, щурится от солнца или правда что-то задумал. Я то и дело поворачивалась к нему, ловя странные взгляды, но рыжий ни разу не попался, рассматривал только поляну с носящимися по ней муравьишками-людьми.

А смотреть было на что. Окружённая деревьями, поляна пряталась за ними, как за живой стеной. Словно маленький город сложили с четырьмя столбами-сторожевыми башенками. Ну, с тремя столбами. Последний, Лесовкин, только-только торжественно вносили и устанавливали у кострища.

Едва мы добрались до площадки, Когтистая лапка уже стащил с чьего-то лотка баранку и, надкусив, поинтересовался:

— Будешь? Нет? А становиться где собираешься?

Я неопределённо кивнула вперёд. Не всё ли равно? Кому надо затариться колдовскими припасами, найдёт ведунку на ярмарке, где бы она не разложила товары.

— Тогда пошли к костру Тучи! — горячая Висова ладонь сжала мою.

Я облизала пересохшие губы:

— С чего это вдруг?

— Туча — властительница небес и покровительница влюблённых, — показал мелкие белоснежные зубы вор.

Я вздёрнула нос и отрезала:

— Не надейся, бельчонок. Сегодня достаточно дурёх ищут мужской ласки, вот с ними и развлекайся. А со мной не шути. Не люблю я шуток.

— Не любишь, потому что не понимаешь, — он небрежно откинул назад отросшую медную чёлку, на мгновение заставив меня пожалеть, что не могу по-простому помиловаться с вором, а наутро больше его не вспоминать. — Ты глянь, сколько народу любви ищет! И все у костра Тучи. А где люда больше, там и торговля бойчее.

Пришлось нехотя признать, что лис прав. У хозяюшки Лужи, богини воды и урожая, ошивались одни старики да пара грустных женщин, прячущих лица. «Не могут понести», — поняла я. Пришли молить Лужу о милости. Лесовкины поклонники слишком шумны и, точно звери, отдались удовольствиям, им точно не до ярмарки. В стороне правдолюба-Уголька, у чёрного столба грозного огненного бога, наказывающего лжецов и предателей, и вовсе никого. А вот у небесной покровительницы, богини, благословляющей земные союзы высшей силой, потенциальных покупателей — пруд пруди.

— Какая разница? — буркнула я, поскорее постаравшись забыть о конфузе. Не ровен час, рыжий решит, что я вообразила в его словах намёк… Но пошла всё равно к Туче.

Дальше началась скукота. Нет, мои охранники, конечно, не томились от безделия. Они и в игрищах успели поучаствовать (Мелкий заборол всех противников и получил в награду пару новеньких красных сапог, которые ему влезли бы разве что на нос), и песни погорланить, и поторговаться с купцами, под шумок сперев пару безделушек (Вис победоносно притащил мне свисток в форме соловья; я отмахнулась, но птичку припрятала в кошель). Морис решил во что бы то ни стало найти себе даму сердца, коль скоро на отборе у Эдорра поживиться не вышло. Ещё до полудня он словил две оплеухи от ревнивых женишков и три ничего не значащих чмока от нетрезвых девиц. Также на ещё счету была одна попытка полюбиться в кустах «здесь и сейчас», но, поскольку, инициатором её был не коротышка, а одинокая изголодавшаяся по ласке вдовушка, мы предпочли её не считать.

Но то у мужчин. Я же сидела у расстеленной прямо на земле дерюжке, позёвывала и потихоньку втридорога (а как ещё-то в праздник?) сбывала товары.