— Справишься? Это как с тем тихоней, что с полудня ошивается у твоего лотка, а ты его даже не заметила?
Близко. Слишком близко, непозволительно, неправильно… Я оттолкнула его, как отталкивала всех, кто подходил ближе дозволенного. Пихнула в грудь, заставив кувыркнуться назад, и очень пожалела, что не добавила пинка.
— Такой дурой меня считаешь, бельчонок? «Оу, бедненькая глупенькая ведунка сама не справится со своей жизнью! Ей нужен защитник и герой!»
Он хрустнул шеей:
— Эй, это, кстати было больно! Ну да, герой. И я готов им быть, миледи…
— Эй мужик! — гаркнула я, продолжая буравить рыжего взглядом.
Не оборачиваясь, почувствовала, как щупленький мужичонка подпрыгнул, присел и тоненько переспросил:
— Я?
— Ты-ты, кто ж ещё! Хорош копаться, как жук в навозе! — дедко с туесками недовольно всхрапнул, но не проснулся. — Знаю, за чем пришёл! Подь сюды.
— Я… Да я это… спросить только хотел… для друга… — щупленький, ежесекундно оглядываясь, засеменил к нам.
— На, — протянула я ему бутылёк.
— А что это?
— То, что ты не решаешься купить с утра. Зелье для мужской силы. Десять монет.
Мужичок схватил склянку трясущимися руками и поспешил убрать за пазуху растянутой засаленной рубахи:
— Да я для друга… просил, понимаете, а сам застеснялся…
— Доволен останется твой друг. Только смотри, не больше трёх капель за ночь!
— Как скажете, госпожа! Всенепременно передам! — стесняшка безропотно заплатил и, непрестанно кланяясь, попятился.
— Вообще-то, можно дюжину капель за ночь. Но дуракам закон не писан — всё равно ж вчетверо больше лупанёт, — фыркнула я. — Ну, бельчонок? Бедная глупая ведунка не понимает, как устроен мир? Не ведает опасности и не разбирается в людях?
Вор встал и спокойным тихим голосом произнёс:
— Не разбирается. И в упор не понимает, что ей пытаются сказать.
Пришлось унизительно смотреть на него снизу-вверх, но и подниматься, показывая, как сильно задел меня выпад, нельзя было.
— Тогда проваливай и говори с кем-то более понятливым, — прошипела я, усилием воли заставляя себя не срываться на крик. Отвернулась, опуская веки и ненадолго погружаясь в умиротворяющую ледяную темноту. А когда вновь открыла глаза, Виса рядом уже не было. Ни звука — только примятая трава осталась в том месте, где он лежал. Был ли на самом деле?
Был. Вскоре медная макушка начала мелькать недалече, точно вор нарочно дразнился, но не подходил мириться. Что ж, я тоже не пойду. Не в том я уже возрасте, чтобы за молодцами бегать!
А он издевался — лучше и не скажешь! То доносило ветром его заразительных смех, легко различимый в круговерти звуков, то запах хвои и орехов, которые могли бы и от леса прилететь, недалеко ведь, но я точно знала — Вис. Наглый рыжий упрямец ошивался рядом, смеялся надо мной. Я терпела, сколько могла. Отвлекалась на покупателей, на слова песен, которые мутным потоком проплывали мимо сознания и не удерживались в памяти. Вроде и послушала только что, а о чём пели — не вспомнить.
Когда начало смеркаться, вскочила, одёрнула юбку и решительно направилась к хороводу, который молодёжь затеяла у костра. Знала, что Когтистая лапка там, нутром чуяла, хоть пока и не могла разглядеть.
Нашла. Лучше бы и не находила вовсе.
Они с Морисом стояли у самого огня, не участвуя в танце, а громко хохоча, размахивая руками, точно рисуя в воздухе картину. Пламя отражалось жёлтыми искрами в тёмных глазах лиса, точно правдолюб-Уголёк пометил предателя. Мужчина поправил пышные и длинные, ниже пояса, волосы болтающей с ним девицы. Миг — и в пустых, казалось, пальцах, появился цветок. Девица утробно визгливо расхохоталась, хватаясь за животик, поймала запястье ловкача, поднесла к носу, принюхалась — настоящий или морок?
— Неужто правда? — донеслись неровные обрывки разговора. — Всех разбойников победил, да ещё и нёс по степи до города?
— Едва доволок! — активно кивал рыжий. — Но силён же! Так сразу и не скажешь, знаю, но на деле — герой!
Когтистая лапка пихнул Мориса в спину. Тот важно шагнул вперёд и чинно кивнул, что-то добавив.
— А что, и меня бы поднял? — раззадорилась девица, и я к своему ужасу узнала Тифу. Ладно бы с кем другим болтал, но с ней?! С городской продажной девкой, которой нет разницы, с кем любиться, лишь бы монеты звенели!
Морис рубанул ладонью воздух, а Вис оскалился и демонстративно пал на колени, кланяясь коротышке. На меня словно ушат кипятка вылили. Знакомое чувство, нехорошее. Кожу обожгло, сквозь неё проступал чёрный узор, и я поспешила отойти от пламени, высвечивающего лица из полумрака.
Сама велела рыжему убираться. «Говори с кем-то более понятливым!» — и он нашёл, с кем говорить. Кто уж более понятлив, чем Тифа. Эта поймёт и не осудит, знай плати.
Я отошла к деревьям, в спасительную прохладу, способную остудить и кожу и сердце, но напоследок обернулась ещё раз. Пока ещё не совсем стемнело, лишь слегка сгустился воздух, но гуляющие всё больше жались к кострам, подгоняемые выползающей из леса тьмой. Где-то там, где огонь, тепло и бурлящая жизнь, остался наглый рыжий воришка. Что ж, там ему и место.