Наследник

– Вот и прекрасно, вам понятна сущность задачи? – спросил Антон. – Не допустить самосуда. Это первое и основное. И второе – не допустить попыток похищения. Я подчеркиваю – похищения, а не освобождения. Те, кто хотел бы захватить романовских детей, не помышляют об их свободе. Наоборот. Их могут захватить как заложников.

– В общем, так, – сказал Терентий, вставая, – Романовы должны остаться в наших руках ради их же блага. Вам все понятно?

– Так точно. – Пржевальский щелкнул каблуками.

– Удивляюсь я на тебя, – говорил Медведев, подкладывая в миску Антона горячую картошку из котелка, когда они остались одни. – Как ты с этим офицером говорил? Закрыть глаза – будто два полковника промеж себя рассуждают.

– Он подполковник, а не полковник.

– Да я не о нем, а о тебе! Где ты так насобачился? «Я полагаю», «подчеркиваю», ну чисто барский разговор.

– Где насобачился? – Антон усмехнулся. – Нужда всему научит. А насобачился в партийной школе. На Капри. Там были господа почище Пржевальского. Самая что ни на есть мировая аристократия.

– Что ж они там делали в партийной школе?

– Учили нас. А мы – их. Так совместными усилиями и придем к победе пролетариата.

– Учили-то учили, а вот есть по-человечески не научили. Если б ты при бате моем попробовал левой рукой за ложку взяться, сразу бы по лбу и получил.

– А я без отца рос, вот лоб и сохранил в целости.

– Ты и крестишься левой?

– Не помню.

– Левша, да еще нехристь, да еще рыжий!

Медведев с сожалением оглядел опустевший котелок и пальцем выскреб со дна последние кусочки разварившейся картошки.

– А правду говорят, что ты хлеб с Урала в Питер вез на бронепоезде?

– Брешут.

– Так я же сам сводки читал. На каждой станции – пострелянные.

– Ну, стреляли, конечно, было дело. Пулемет на паровозе на крыши вагонов выставил. Первая очередь в ноги, вторая – на поражение. А ты бы что делал, когда толпа прет на рельсы?

– Я бы? – Медведев поскреб в бороде. – Я бы для начала провел разъяснительную работу. Мол, хлеб идет в осажденный Петроград, вашему же брату пролетарию…

– Ну, я примерно так и объяснял на каждой станции: мол, в Петроград, вашему же брату, – кивнул Антон. – А потом очередь в ноги. Вторая – на поражение. Так хлеб и довез.

Медведев молчал, скручивая козью ножку. Наконец, выпустив целое облако сладкого махорочного дыма, он сказал:

– Вот-вот, товарищ. На поражение. А помнишь Пермский банк? Кто же думал тогда в девятьсот седьмом, что через десять лет мы будем стрелять не по жандармам, а по трудящемуся народу?

Последней корочкой хлеба Антон тщательно обтер остатки постного масла, желтевшие на краях миски, и отправил корку в рот, не забыв послать вдогонку крошки с ладони.

«По трудящему народу…» В апреле, когда Антон, выполняя приказ Свердлова, пытался вывезти царя в Москву, он был готов повернуть пулеметы не против толпы мародеров, а против своих же, против красногвардейцев.

Его конвой двигался в окружении уральских отрядов. Уральцы сначала уговаривали его отдать им царя. Получив отказ, пытались устроить засады. Антону пришлось взять в заложники одного из их командиров, самого шумного, только тогда они малость поостыли. А допросив пленника, он узнал, что уральцам приказано не выпустить царя живым. И это тоже был приказ Свердлова.

То, что товарищ Андрей отдал два взаимоисключающих приказа, не удивило Антона. Такое случалось и прежде в годы подпольной борьбы, когда партия сурово осуждала тактику террора – и тут же указывала своим боевикам, в частности их революционной тройке – ему, Кобе (Сталину) и Камо, новые цели.

Но сейчас все переменилось. Партия давно перестала быть той единой боевой организацией, какой была в годы юности Антона. Вот тогда она могла отдавать приказы, а сейчас… Сейчас в ее составе были такие субъекты, с кем Антон и здороваться бы не стал. Партия сначала должна очиститься от посторонних. Вот тогда и можно будет отдавать приказы и требовать их выполнения.

А пока Антон счел за благо выполнять не «приказы партии», а особое решение Коллегии ВЧК. Тем более что он сам в этой Коллегии состоял и сам голосовал за особое решение. Десять – за. Три голоса – против. Дзержинский, Трифонов, Петерс. Феликс оказался в меньшинстве. Он горячился, спорил. Петерс мрачно заявил, что выдача царя немцам – это ошибка, которую очень трудно будет исправить. Что он имел в виду? Что народная карающая десница настигнет кровопийцу-монарха, где бы он ни был? А Трифонов потом признавался Антону, что поддержал Феликса просто из дружеских чувств. «А так-то дело ясное. Отдать Романовых немцам, получить взамен проход по Балтике и гарантии мира на турецкой границе, и много чего еще можно было бы выторговать. Так что действуй спокойно, – сказал ему Трифонов на прощание. – Тюмень, Уфа, Самара тебя поддержат, а в Челябе ты и сам свой, не пропадешь. Только бы Екатеринбург проскочить…»