Если бы для того, чтобы вывезти царя, потребовалось стрелять в своих, он бы открыл огонь не задумываясь. По счастью, у него имелся и более мирный план действий. И царь мог бы покинуть Урал. Но Николай Романов сам отказался бежать. И теперь, чтобы выполнить поставленную задачу, Антону нужно было любой ценой спасти от расправы хотя бы царских детей. Хотя бы одного из них – Алексея. Наследника.
– Что скажешь, товарищ Антон? – Терентий, прищурившись, смотрел на него сквозь сизые волокна дыма.
– Ты меня знаешь. Я без нужды не стреляю. Но ты ведь не об этом хотел спросить? Не о том, как я хлеб вез?
– Да не спрашиваю я ничего. И так все ясно. Исполним все как раньше? От себя?
– Почему же от себя? От ВЧК.
– А нас потом назовут изменниками партии?
Антон запустил пальцы в его кисет и сноровисто свернул самокрутку. Ему не нравилось, что Терентий проявляет колебания. Но в Тюмени он больше ни на кого не мог опереться.
– Моя партия – это ты, – сказал Антон, закурив. – Это Коба, это Камо, Вадим. Маруся. Яшка Квадрат. Это братья Куликовы, которых повесили в девятьсот девятом. Вот моя партия. И я ей никогда не изменю. Теперь скажи мне, товарищ Терентий, какая есть главная задача Чрезвычайной комиссии? Главная задача ЧК есть борьба с саботажем. И если саботаж идет по партийной линии, то он будет пресечен в первую очередь. А как нас с тобой потом назовут – неужто тебе это важно?
– Мне важно дело сделать, – сказал Терентий. – А там хоть трава не расти. А все-таки это все странно. Вот все кричат «казним царя, казним царя». Смелые стали. Но то – они. А то – мы. Мы-то с тобой из другого теста. Неужто тебе самому не хочется исполнить такую акцию? Царя казнить – это не грабануть почтовый вагон со Сталиным и Камо!
– А он, во-первых, уже не царь, – ответил Антон. – Невелика честь пленного в распыл пустить. А во-вторых, мне никого не хочется убивать. И меньше всех прочих – Николая Романова. Говорил я с ним. Ехали долго, было время на разговоры. Он простой. Проще нас с тобой. Ничего царского. Заговорили о деле. Объясняю ему, мол, так и так. Он отказывается. «Не могу, мол, бежать», и все тут. Я ему: «Вас ведь убьют, Николай Саныч». А он глянул на меня, вроде смутился и говорит так виновато: «Ну и что? У христианина нет причин бояться смерти». Я ему: «А дети как же без вас?» «На все Божья воля, – говорит. – Будет воля Божья, не пропадут дети».
Воцарилось молчание, которое изредка нарушалось доносящимся с улицы цоканьем копыт.
– Да, брат, если подумать, то заварили мы кашу, – непонятно почему покачав головой, задумчиво сказал Терентий…
Вечером того же дня у Антона была еще одна важная встреча, куда он отправился побрившись и переодевшись.
В притоне на Серебряковской он держал несколько комнат на последнем третьем этаже, куда по его приказу уже второй месяц никого не пускали. Хозяйка притона, однако, не жаловалась на убытки, потому что Антон с ней щедро расплатился. Он и сегодня принес с собой плату за своих постояльцев – три золотых червонца.
Но в этот раз Антону пришлось иметь разговор не только с мадам Бжезинской. В кабинете его дожидался гладко выбритый субъект в новеньком офицерском френче без погон, в башмаках с белым верхом и с тремя перстнями на пухлых пальцах. То был известный в Тюмени бандит Оська Жеребчик, полновластный владетель трех городских районов – Тычковки, Сараев и Потаскуя.
– Осип Маркович, мое почтение! – Антон коснулся козырька двумя пальцами.
– Нужно мне ваше почтение! – капризно надул губы Жеребчик. – Слушайте сюда, Корженевский, сколько еще я буду терпеть ваших наглостей? Вы держите в моем заведении своих людей, и как будто так и надо! И почему вы, поляки, вечно думаете, что можете водить за нос нас, простых русских людей?
– Помилуйте, какой «нос», какие «наглости»? – заулыбался Антон Корженевский, раскрывая портсигар с турецкими папиросами. – Это у вас просто мигрень. Лучше попробуйте хороший табак и снова станете добрым и милым, каким вас все знают.
– Я добрый и милый, пока меня не держат за лапотника. Что вы себе думаете, ваши красотки будут сидеть тут всю жизнь, и никто во всей Тюмени ничего не узнает? Спросите последнего босяка, который ночует на лавках Загородного сада, и он вам скажет, что мадам Бжезинская кого-то прячет!
– Покажите мне этого босяка, и я ему все объясню, – сказал Антон, продолжая безмятежно улыбаться.
– Ему уже объяснили. Финкой по печени, – сменив тон, произнес Жеребчик. – Но не в этом дело. Не знаю, кто такие ваши фифочки, но так дела не делаются. Нельзя сидеть долго на одном месте. Хотите, чтобы завтра сюда приперлась Чека? Они так любят ходить в гости, что я вас умоляю.
Антон закурил, оставив открытый портсигар на столе.
– Есть предложения?
– А то. У меня всегда есть пара-другая хорошего предложения. Съезжаете сегодня, и дело с концом. Плата за переезд отдельно, но я вас не разорю, вы меня знаете. Пара червончиков за все удовольствие. На новом месте апартаменты люкс, три номера, отдельный вход, причем не с улицы, а из Загородного сада.
– Адрес?
– Здесь недалеко на Ильинской.