Наследник фаворитки

— Что за рыбак? — не понял Алик, бросив свой плащ на спинку кровати и усаживаясь на громко заскрипевшую кровать. Стульев здесь больше не было.

— Свой, значит. Рыбак рыбака видит издалека, — пояснил «черный пудель», освобождая рукой глаза от косм, чтобы лучше видеть.

У него были продолговатые, миндалевидные темные глаза, как у святых на иконах работы Андрея Рублева или Симона Ушакова, с некоей мистической многозначительностью, затаенной, невысказанной мировой скорбью.

Для поклонниц эти глаза были омутами, в которых они без единого звука тонули. Им казалось, в этих глазах таится бездна, горят роковые страсти.

На самом же деле за этим многообещающим взглядом ничего не крылось. Звездный час Леона был уже позади. Он одряб и зашелудивел, хотя и продолжал считать себя красавцем мужчиной и непризнанным гением.

— Нет уж, извини, — снисходительно улыбался Алик. — Я свой, да не твой.

— Эх, — вздохнул Леон, — были и мы когда-то рысаками. — Он оттолкнул девиц, сбросил на пол одеяло и поднялся — Ну, будем знакомы: Леон Кобыльский — свободный художник и эстет. — После короткой паузы он протянул руку Алику.

— Как же, слыхали, слыхали, — серьезно сказал Алик, осторожно пожимая его вялую влажную ладонь. — Да-да, помню, помню, видел ваши картины на вернисаже. Очень милые, знаете ли, пейзажи. Портреты маслом тоже превосходны. От души поздравляю. — Алик без зазрения совести смотрел прямо в глаза приятно оторопевшему Леону.

— Мерси, но я не в том смысле, — тряхнул кудлатой головой Леон. — Это были не мои картины…

— Я ценю вашу скромность, — изящным полупоклоном и полуокружным движением руки воздал Алик должное скромности Леона, — и надеюсь, что хоть одну картину вы выставляли?

— Никогда, — осклабился Леон.

— Да-а-а-а, понимаю, понимаю, — улыбчиво закивал Алик. — Вы — непризнанный гений. Зачем вам похвала толпы? Зато в ваших запасниках множество еще неведомых миру шедевров?

— Ни одного! — надменно скрестил на груди руки Леон. — Я уже сказал, что я свободный художник. У меня нет картин на холстах. Я рисую в своей душе.

— Браво! — воскликнул изумленный Алик. — Это абсолютно новое слово в искусстве. Поздравляю еще раз… А как вы оказались на этом модном курорте? — деликатно переменил он тему разговора.

— В соответствии с договором, собственноручно подписанным мной, я законтрактован для работы здесь сроком ровно на один год. В случае, если я пожелаю расторгнуть договор и уехать отсюда, я обязан возместить полученный мной аванс и деньги на проезд, — сказал, как процитировал, эстет с некоторой даже гордостью.

— Ну и как, — с сочувствием полюбопытствовал Алик, — трудимся? План выполняем? Впрочем, кажется, ты не ударник.

Леон все так же стоял белыми босыми ногами на полу. Длинные руки свободно висели вдоль тела. С некоторой горечью он заметил:

— А я и говорю. Я эстет. Дайте мне делать то, что я умею. Ведь я не лошадь. Я творческая личность. Я человек. А человек — это звучит…

Девицы засмеялись. Было в них что-то детское и жалкое.

— Он выпустил стенгазету, весь поселок катался, — непринужденно сообщила маленькая шатенка Людочка. — Одни заголовки чего стоят: — «Спорт — сила, спирт — могила», «Бери топор дальше — руби больше», «Цветы цветут, а жизнь вянет».

Эстет стал натягивать на себя комбинезон.

— А вообще, все это туфта, — уныло сказал он. — Разве не ясно? Я вынужден работать вопреки моим убеждениям…

— Какие же у тебя убеждения? — спросил Алик. — Это чрезвычайно любопытно.

— Я исповедую мысль: «Надо жить, чтобы жить… Любить, чтобы любить…»

— А не лучше было бы жить, чтобы любить, а любить, чтобы жить? — попытался внести свои коррективы Алик.

— Нет, — замотал головой Леон. — Это было бы банально. А я не хочу быть таким, как все.

— М-да, — с тяжким вздохом протянул Алик. Он вдруг физически осязаемо представил себя на месте Леона.

— Скажу честно, — грустно сказал эстет. — Условия здесь приличные. Только работай, только будь человеком. Но я, кажется, уже слишком далеко зашел. Послушай-ка, — оживился он, — у тебя все-таки не найдется рубля?

— Так и быть, ты получишь свой рубль, но прежде сведи меня туда, где самоотверженно трудится мой приятель.

— А кто это? — разом подскочили обе девицы.

— О, очень симпатичный мужчина. Лицо, знаете ли, такое м-м-м… слегка перекошенное.

— Это не примета, — резонно заметил Леон. — Как его фамилия?

— Фамилия? — чистосердечно удивился Архипасов и от неожиданности даже тихонько засмеялся: — Надо же? Не помню! Фу ты, черт! Просто вылетела из головы. Как же его, ну что за напасть? Такое простое слово. Только что помнил, и вдруг вылетело из головы. То ли Рысаков, то ли Рыжаков, кто его разберет? — Алика так и обдало холодной волной испуга — неужели напрочь забыл?

— Нет, не знаем такого, — с грустью молвил Леон. На глазах погибала надежда на рубль.

— Ну, как же? — задосадовал Алик. — Должны знать. У него комплекс — мечтает о «Волге».

— Не один твой друг с комплексом, — сердито сказала чернявая растрепа Милочка. Ее пристальный интерес к вошедшему почему-то быстро угасал.