«Наши гости, пишетъ она, только что ухали; они понравились мн гераздо боле, чмъ я ожидала. Мистриссъ Морвиль, прехорошенькая малютка; у нея прекрасные блокурые локоны; она свжа и румяна, какъ яблоко; у нея голубые глаза и очень кроткій голосъ. Она рзва, какъ котенокъ, игрива дотого, что у васъ духу бы не достало останавливать ея шалости. Это не женщина, а дитя. По всему дому раздавался ея голосъ! она пла у насъ, какъ птичка, особенно когда попривыкла къ намъ и познакомилась съ моей Фанни и маленькимъ Филиппомъ. Дти страстно къ ней привязались, да и не мудрено: съ ней нельзя прожить двухъ дней въ одномъ дом, чтобы не полюбить ее. Я полагаю, что самъ сэръ Гэй не устоялъ бы при вид ея. Это воплощенная любовь и кротость; изъ нея лаской все можно сдлать. Она дотого молода и неопытна, что осудить ее за то, что она убжала, невозможно. Матери у нея не было, образованія, кром музыкальнаго, она никакого не получила. Свадьбу эту сладилъ, кажется, ея братъ; онъ свелъ ее съ мистеромъ Морвиль, возбудилъ его страсти и принудилъ къ браку. Бдное дитя! она, кажется, и не догадывается, что дурно поступила. Пріятно было видть, какъ внимателенъ молодой мужъ къ своей жен, и какъ онъ нженъ съ нею. Мн даже нравилась его манера смягчать свой громкій голосъ, когда онъ звалъ ее: Маріанна. А имъ она гордилась такъ наивно, какъ двочка, которой хочется казаться большой».
Гэй тяжело вздохнулъ, украдкой отеръ слезу, скатившуюся ему на лицо, и спросилъ: больше ничего не написано?
— Дале читать я не имю права; притомъ вамъ нечего и знать всхъ подробностей, которыя невстка мн передавала о ней. Вотъ тутъ разв, - продолжала мистриссъ Эдмонстонъ, пробгая другое письмо невстки:- говоря о вашемъ отц, пишетъ еще, что онъ былъ чрезвычайно красивъ собой, человкъ энергическій, съ прекрасными побужденіями… Она снова остановилась, потому что, вслдъ за похвалой, въ письм говорилось: «но, къ несчастію, его благородная натура испорчена дурнымъ воспитаніемъ!»
— Посл этого визита, жена моего брата уже никогда боле не видалась съ вашими. Мистеръ Диксонъ, вашъ дядя имлъ громадное вліяніе на вашего отца, и такъ его перессорилъ съ родными, что братъ мой считалъ себя впослдствіи въ полномъ прав прекратить вс сношенія съ вашими родителями.
— Да, знаю, дядя отправился въ Америку, — сказалъ Гэй:- и я объ немъ ничего больше не слыхалъ. Онъ пріхалъ на похороны моего отца и во все время церемоніи стоялъ, нарочно скрестивъ на груди руки, чтобы не подавать ихъ ддушк. Перечитайте мн, пожалуйста, второе письмо, — продолжалъ онъ и, закрывъ лицо руками, слушалъ внимательно чтеніе тетки, стараясь воспроизвести въ своемъ воображеніи образъ матери.
Трудно былъ мистриссъ Эдмонстонъ перечитывать ему письма своего брата безъ того, чтобы не длать большихъ пропусковъ: почти на каждой страниц были описанія возмутительныхъ семейныхъ сценъ между старикомъ сэръ Гэемъ и его сыномъ. Гэй все время молчалъ. Онъ дйствительно въ дтств ничего не слыхалъ о трагической смерти своего отца, потому что ддъ старательно отдалялъ его отъ всякаго сношенія съ посторонними людьми, которые могли бы ему откровенно разсказать семейную исторію; но передъ смертію, онъ самъ передалъ ее Гэю. Вотъ отчего въ дтств мальчику казалось страннымъ, что ддъ все молчитъ, а между тмъ сильно его балуетъ. Онъ росъ беззаботнымъ, веселымъ ребенкомъ; жилъ цлый день на воздух, то здилъ верхомъ, то бгалъ съ собакою по полямъ и лсамъ; одиночество развило въ немъ мечтательность; на него нердко нападали припадки задумчивости, вовсе не свойственные дтскому возрасту. Дда онъ любилъ безъ памяти, считая его за человка совершеннаго во всхъ отношеніяхъ, и никогда не хотлъ врить, будто предокъ ихъ — сэръ Гуго Морвиль, своими преступленіями навлекъ проклятіе и горе на весь ихъ родъ: по мннію мальчика, ддушка былъ добрйшимъ и счастливйшимъ существомъ въ мір. Когда Гэй вступилъ въ отроческій возрастъ, гд было необходимо постороннее вліяніе, ддъ счелъ за нужное разсказать ему исторію своей жизни. Съ сокрушеннымъ сердцемъ и съ искреннимъ раскаяніемъ, старикъ передавалъ ему мрачныя картины своего прошлаго, описывая, какъ лнь, вспыльчивость, непокорный нравъ и животныя страсти довели его до порока, а затмъ до преступленія.
У него въ жизни было три дуэли, и одна только изъ нихъ кончилась не убійствомъ. Въ первый разъ убивъ своего сопбрника, сэръ Гэй дотого мучился угрызеніями совсти, что чуть было совсмъ не измнилъ образа жизни; но безумно вспыливъ во второй разъ, онъ уже шелъ стрлятье спокойно, а въ третій разъ едва ли не хладнокровно убилъ капитана Уэльвуда, оставившаго жену и дтей безъ куска хлба. Только въ ту минуту, когда его единственнаго, роднаго сына принесли мертваго къ нему въ домъ и объявили, что его пьянство и вспыльчивость были причиною смерти несчастнаго, только въ эту минуту сэръ Гэй Морвиль переродился; онъ постарлъ и осунулся въ продолженіи нсколькихъ часовъ. Раскаяніе было страшное!