Наследник Мондольфо

Стояло лето, и воздух был теплым. Плащ защитил Виолу от сырости, не дав ей замерзнуть. С первым рассветным лучом она поднялась, свернула с большой дороги на ближайшую тропинку и продолжила путь, держась подножия Апеннинских гор. К югу от Салерно, насколько достигал взор, простиралась вдоль побережья долина, на удалении примерно десяти миль окаймленная холмами. Высокие, прекрасные в своих очертаниях горы устремляли вершины к небесам, а по склонам их неслись ручьи, орошавшие долину. Спустя несколько часов Виола достигла кедрового бора, который спускался с горных утесов на равнину. Путница с радостью ступила под его приветную сень и, углубившись в чащу, вновь сделала привал. Гроза разогнала сирокко, и солнце, одолев тучи, которые прежде скрывали его сияние, запылало среди ясного величия полдня. Уроженка юга, Виола не боялась жары. Она насобирала кедровых орехов, ухитрилась развести огонь и с аппетитом поела; а потом, отыскав убежище, легла и уснула с мальчиком на руках, благодаря небеса и Святую Деву за свое спасение. Когда она проснулась, ее душевное ликование отчего-то исчезло. Она чувствовала одиночество, она ощущала свою беспомощность, она боялась преследователей, но, сдержав слезы и рассудив затем, что находится слишком близко к Салерно – солнце было уже у самой кромки моря, – поднялась и направилась дальше сквозь дебри. Она подобралась к лесной опушке настолько близко, чтобы иметь возможность идти вдоль побережья. Путь ее пересекали ручьи, а одна бурная речка грозила преградить его совсем; но, пройдя немного вниз по течению, Виола нашла мост; а потом, еще ближе подступив к морю, вышла на широкое и пустынное пастбище, которое, казалось, не могло обеспечить человека ни приютом, ни пищей. Настала ночь, и она испугалась, что собьется с дороги, но, смутно разглядев вдалеке какие-то строения, зашагала в ту сторону, надеясь выйти к деревушке, где она могла бы найти кров и помощь; она хотела проследить проделанный ею путь и добраться до Неаполя, не будучи обнаруженной могущественным врагом. Она направлялась прямо к этим высоким зданиям, которые своими очертаниями напоминали огромные соборы, но не были увенчаны куполом или шпилем, и гадала, что это может быть, когда они внезапно исчезли. Виола подумала, что их загородила какая-нибудь возвышенность, но впереди расстилалась сплошная гладкая равнина. Беглянка остановилась и, поразмыслив, решила дождаться рассвета. За весь день ей не встретилось ни одной живой души; дважды или трижды она слышала собачий лай, а один раз – свист пастуха, но не видела никого. Вокруг нее царило запустение; впрочем, поначалу оно успокоило ее и внушило чувство безопасности: там, где не было людей, ей ничего не угрожало. Но в конце концов непривычное одиночество стало мучительным – Виола страстно желала увидеть какую-нибудь хижину или встретить какого-нибудь крестьянина, пусть даже самого неотесанного, который ответил бы на ее расспросы и пособил в нужде. Здания, ставшие для нее путеводными знаками, вызвали ее удивление: она решила сторониться крупных городов и теперь дивилась, откуда таковой мог взяться в столь пустынной местности; однако лес остался далеко позади, и она нуждалась в пище. Наступила ночь – благоуханная, нежная ночь: веял легкий бриз, в воздухе было разлито тепло, вокруг порхали светляки, кружили летучие мыши, ширококрылая сова ухала неподалеку, отовсюду доносилось непрерывное гудение жуков. Виола лежала на земле, ребенок прикорнул у нее на руках, оба глядели в звездное небо. Множество мыслей нахлынуло на нее: о Лудовико, об их воссоединении, о радости, которая последует за печалью; Виола позабыла, что она одна, полуголодная, окруженная врагами среди пустынной калабрийской равнины[7], – и заснула.